– А у меня есть десятилетняя дочь и моя репутация, которую нужно беречь, – ответила Хлоя. Похоже, ее слова вывели Люка из состояния «короля-в-своем-собственном-королевстве».

– Мы оба теперь знаем, что это неправда, – возразил он и вместо того, чтобы уйти, как она просила, подошел к Хлое и наклонился над ней.

– Строго говоря, Верити моя племянница, а не дочь, но вы понимаете, что эта правда ничего не меняет.

– Разве? – удивился Люк с той прямотой и страстностью, которые, как подозревала Хлоя, он всегда скрывал под личиной холодного самообладания, пытаясь обмануть весь свет. – Неужели для вас действительно нет разницы между вчера и сегодня в том, что касается «нас», миссис Уитен? Сегодня я знаю, что вы никогда не были безумно влюблены в человека, который оставил вас одну с ребенком, когда вы едва встали со школьной скамьи. Что вы никогда не отдавали всю себя без остатка во власть желаний и нетерпеливой страсти другого мужчины, как любовница отдает себя любовнику. Если для вас это ничего не значит, то я ошибаюсь в вас, как ошибался десять лет назад или вчера, когда увидел вас бледной и опечаленной из-за утраты моей тети и дома, где вы прожили десять лет и где я, вопреки всему, захотел вас с такой силой, что эта страсть не остыла по сей день.

Хлоя стояла как вкопанная, силясь придумать какую-нибудь фразу, которая вернула бы их к разговору господина и служанки, но так ничего и не произнесла.

– Вы проглотили язык? – насмешливо спросил Люк в ответ на ее молчание.

Ее разозлило нетерпение в голосе, с которым он ждал, что она придумает какой-нибудь благовидный предлог.

– Нет, – спокойно ответила она, – мне нечего вам возразить.

– Неужели вы даже не скажете мне: «Нет, никогда больше не смотрите на меня с такими мыслями и не напоминайте о том, о чем только что подумали»? Неужели вы даже не станете отрицать, как делали с самого первого дня, когда мы встретились, что мы всегда хотели стать любовниками?

– «Нет» – это для меня так же ясно, как и для вас. С самого первого момента, увидев вас, я позволила себе на секунду пожалеть о том, что должна ставить Верити выше своих чувств и желаний. Ее существование делает для меня невозможным поддаться тому, чего мы оба хотим.

– Стать моей любовницей? – безжалостно настаивал он, как будто должен был услышать от нее эти слова, как воздаяние за десятилетие разочарований.

– Да, – наконец признала Хлоя, понимая всю неуместность благопристойной лжи в этот день.

– Я мог бы совратить вас еще тогда, если бы проявил настойчивость, но я этого не сделал.

– О да, лорд Фарензе, вы очень благородны, – сказала Хлоя полунасмешливо, полусерьезно, как будто его холодное, но справедливое замечание ничуть не задело ее.

– Люк, – снова поправил он, словно решил, что она должна произнести имя, которым Хлоя никогда не смогла бы называть его. Это показалось ей жестоким, и она бросила на него сердитый взгляд.

– Я не стал совращать вас, потому что вы были так молоды и беззащитны, и это унизило бы нас обоих. У вас нет права упрекать меня, мы оба знаем, что я погубил бы девственницу, если бы оказался менее щепетилен. Кроме того, мне самому тоже надо было растить дочь, и я хотел, чтобы она уважала своего отца, когда станет достаточно взрослой, чтобы узнать, что говорят о нем люди. Когда настал бы такой день, я не смог бы смотреть ей в глаза, будь вы моей любовницей, – настойчиво продолжал он, как будто ему было важно, чтобы Хлоя поняла, что у него есть своя версия ее упорного сопротивления.

Разве вы не знаете, что полмира уже считает меня бессердечным чудовищем, чья холодность довела его маленькую беззащитную жену до того, что она погубила себя, путаясь с каждым франтом и распутником в городе? – продолжил Люк, как будто хотел наконец открыться кому-нибудь. Вот только почему это должна была быть Хлоя, по-прежнему связанная по рукам и ногам тем решением, которое приняла холодной и звездной январской ночью много лет назад?