Воображение Хлои невольно захватила мысль о вереницах верблюдов с грузом изысканных тканей и ценнейших сокровищ. Пройдя за дочерью в ее спальню, она помогла ей раздеться и лечь в постель. Верити попросила рассказать ей какую-нибудь историю, и как она могла отказать, когда сама в детстве всегда требовала, чтобы ей почитали на ночь, а к тому же этот день мог оказаться последним, когда Верити считала ее своей матерью? Хлоя так боялась рассказывать ей историю ее рождения, что чуть не заплакала, когда стала рассказывать девочке о древних караванных тропах, видя, как веки Верити все тяжелеют и тяжелеют, пока она наконец не уснула.

Хлоя умолкла, потом взглянула на свое прекрасное дитя, как будто хотела навсегда запомнить Верити такой, какой она была сейчас. Возможно, завтра эта девочка возненавидит ее за обман, на который вынуждена была пойти Хлоя, когда никто другой не пожелал спасти ребенка Дафны от смерти или одинокой жизни в приюте.

Покачав головой, Хлоя решила, что уж лучше пусть все остается как есть, и раньше обычного отправилась в свою комнату разбираться с тем узлом противоречий, в который в одночасье превратилась ее жизнь. В комнате уже развели огонь, и она точно знала, кто распорядился это сделать. Предусмотрительность Люка в то время, когда у него были сотни других дел, едва не заставила ее заплакать. Глядя на огонь, Хлоя удивлялась, как ему удавалось так обманывать всех окружающих, изображая из себя отшельника с холодным сердцем.

Она любила Люка Уинтерли и наконец призналась себе в том, что любила его уже очень долго. От этого признания Хлоя почувствовала себя свежее и бодрее, она поняла, что это чувство не покинет ее до самого последнего дня. Теперь каждая минута ее жизни наполнилась надеждой. И все же, если бы она вдруг воскресла, объявив миру, что избежала участи, о которой ее семья оповестила свет, и захотела стать женой милорда Фарензе, Верити оставалась причиной, из-за которой леди Хлоя должна была бы умереть, как и ее сестра.

Братья могли пойти на все что угодно, лишь бы не признаваться перед всем миром, что бросили одну сестру рожать, не оказав ей никакой помощи, а другую обрекли на голод вместе с ребенком умершей сестры, который чудом остался жив.

Хлоя сидела, глядя на огонь, и по ее щекам струились слезы. Она прощалась с мечтой, о существовании которой не позволяла себе догадываться. У нее была Верити и обеспеченное будущее, которому могли позавидовать многие женщины, оставшиеся одни с маленьким ребенком на руках. Будущее Верити тоже было обеспечено, и Хлое полагалось бы плясать от радости. Но вместо этого она боролась с печалью, тяжким грузом давившей на грудь, и с желанием выплакаться на облысевший ковер, единственный, который она решилась взять себе в спальню, не боясь услышать упреки в том, что она слишком роскошно украсила собственное гнездо.

Люк наверняка возмутился бы такой бережливости и отнесся к убогому убранству ее спальни с отвращением, но Хлоя прожила большую часть своей жизни среди жалких остатков ушедших времен и привыкла обходиться малым. Сколько она себя помнила, Кэррауэй-Корт был заброшен и постепенно разрушался. Старым слугам оставалось только качать головой, вспоминая, каким он был во времена деда до тех пор, пока их мать не вышла замуж и поместье не перешло к ее отцу, который вскоре уехал, бросив Корт на произвол судьбы.

Но уже тогда ходили слухи о карточной игре графа, его экстравагантных любовницах и о том, что ему непозволительно приводить весь этот низкопробный сброд в дом своей покойной жены, в котором обитали его дочери. Хлоя с горечью подумала, почему ее отец и братья так пеклись о своем имени, когда сами пятнали его с таким энтузиазмом.