Никак не меньше - Анна Тодд (2017)

Утром я устрою сиделке хорошую взбучку за то, что заставила его целую ночь просидеть в инвалидном кресле. Но это потом, а пока, поставив на пол сумку, я сажусь возле больного. Приподняв тяжелую руку, опускаю свою голову ему на колени и под шипение дыхательного аппарата зарываюсь лицом ему под мышку.

Я больше не плачу, и впервые за долгое время мне вдруг начинает казаться, что я вполне могла бы прожить здесь до скончания своих дней, в этой комнате, подле своего безучастного мужа.

Глава 32

Лэндон

За три часа в небе я извелся от скуки. Повезло еще, что удалось взять билет. Впрочем, никакая удача не могла развеять уныния этого утра. Проснувшись, я обнаружил на телефоне эсэмэску от Дакоты и пустую постель. Нора посреди ночи уехала, и я в полном отчаянии.

Мне кажется, я гораздо старше своих двадцати, а Дакота гораздо мрачнее, чем та девочка‑балерина, которую я когда‑то любил. Из‑за пролитых слез у нее потускнели глаза.

Мы приземлились.

Я упорно не смотрю на нее. Наконец, мне становится стыдно. Мою постель согревала Нора, а Дакота в то же самое время ревела в своей.

У транспортера с багажом Дакота молча глядит на подвижную ленту. Махнув в сторону пустых кресел, прошу ее занять место. Кивнув, она садится.

Рядом со мной стоит женщина с ребенком на руках, и мне тут же представляется Нора с младенцем сестры. Вижу девушку с длинными темными волосами и сразу: «Она!» В самолете по телику крутят рекламу «Игры престолов», и тотчас приходят мысли о Норе. Все, на что бы я ни бросил взгляд, напоминает о ней. В глубине души тлеет искра надежды, что и она, озираясь по сторонам, думает обо мне.

Багаж долго ждать не приходится. Подхватив наши сумки, направляюсь к Дакоте. Она клюет носом.

– Ты как?

Поднимает на меня карие глаза, впалые и безжизненные.

– Ничего, скоро оклемаюсь.

Давить я не стал – потихоньку бросаю такую привычку. Хотя самого так и подмывает сказать, что вид у нее неважнецкий.

«Киа», которую я взял напрокат, выглядит свежачком, однако насквозь провоняла сигаретами. Странно, ведь весь салон обклеен стикерами «не курить». Дакота упорно молчит, и я настолько увлекся отслеживанием ее состояния, что даже не заметил, когда мы въехали в родной город. Увидел его в зеркале заднего обзора и лишь тогда начал опознавать. Я молча веду машину, вцепившись в руль. Мы проезжаем мимо старого здания, где когда‑то находился «Блокбастер». Помню, мама меня туда часто водила. Каждую пятницу мы заказывали пиццу в «Пицца‑Хат» и брали в прокате кассету. Теперь здание обветшало и выглядит таким же заброшенным, как и старенький пыльный видак на каминной полке в маминой вашингтонской квартире. Мимоходом бросаю взгляд на Дакоту. Интересно, она помнит, как стащила со стойки в «Блокбастере» карамель на палочке и как мы потом удирали? За нами погнался управляющий, приземистый белобрысый Карл. Ходили слухи, что Карл – бывший зэк, недавно освободился. По счастью, он нас не догнал. После этого случая я сказал маме, что прокатные фильмы мне надоели.

Чем дальше в Сагино, тем больше меня завораживают низенькие крыши домов. Я словно вторгся в чужой, незнакомый мне мир. В свои двадцать лет я много поездил и повидал, в отличие от большинства горожан.

Остановившись у светофора на перекрестке Вудман и Эйрвей, бросаю проверочный взгляд на Дакоту.

– Смотри, «Макдоналдс» снесли.

Когда‑то здесь, на углу, стоял классический «Макдоналдс»; теперь на его месте асфальтированная площадка.

Дакота уставилась в окно.

– Там новый построили. – Махнув в сторону квадратного здания с желтыми арками, она бессильно роняет руку на колени.

Проезжаем то место, где раньше был бар. Здесь все сровняли с землей.

– Куда подевался «Диззис»? – Вспомнилось, как мы вытаскивали отсюда Дакотиного отца, но я остаюсь безучастным. На моем лице не промелькнула даже тень улыбки.

Дакота пожимает плечами.