Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

Напротив церковной ограды обнаружился чистый скверик с полукругом скамеек. Села, уставилась на луковки куполов. Пусть за что-то внешнее, очень надежное глаз зацепится. Изнутри пока зацепиться не за что. Там, внутри, полное происходит землетрясение…

Нельзя думать. Надо тихо сидеть, пережидать. Смотреть на луковки куполов, не отрывая взгляда. Даже шевелиться – нельзя. Шевельнешься, и все внутри начнет ходуном ходить, болью перекатываться. И дышать надо осторожно. Вдох-выдох, вдох-выдох…

Вот закончатся ужасные толчки землетрясения, а там… А что – там? А там полная разруха будет. Но разруха – это уже результат. А пока – надо просто переждать. Через боль, через опустошение, через дикое недоумение. Через отторжение своей же собственной человеческой сути. Презренной – сути.

Из сумки, лежащей на коленях, периодически неслись телефонные позывные – Леха, наверное, потерял. Надо бы ему сообщение отправить. Разговаривать она с ним не сможет, конечно.

С трудом отодрав глаза от куполов церковки, дернула молнию на сумке, достала телефон. «У меня все в порядке, ночую у родителей». Пискнув, сообщение отправилось по месту назначения и…вроде как отпустило немного. Словно и частичку своего землетрясения вместе с ним отправила. И тело ответило легкой судорогой, будто где-то там, внутри, собирались с силами спасительные слезы. А и впрямь – хорошо бы сейчас поплакать.

Совсем уже близкие, казалось бы, слезы спугнул шорох шагов по гравийной дорожке. Подняла голову – точно, женщина какая-то идет… Прямиком к ней идет, будто других скамеек в сквере больше нет!

Тяжело усевшись рядом с ней на скамью, женщина глянула искоса, медленно стянула с головы темный платок, принялась складывать его в аккуратный квадрат. Очень она странно свой платок складывала, будто процедура эта имела к ней, рядом сидящей, прямое отношение. Положила платок в сумку, застегнула молнию, произнесла тихо, опять же будто к ней обращаясь:

– Ну, вот…

Господи, что этой женщине от нее нужно? Шла бы себе…

– Простите меня, что спрашиваю… У вас какое-то горе, да?

Конечно, захотелось огрызнуться. Бросить ей в лицо что-нибудь этакое, навроде – вам-то какое дело? Но вместо этого лишь пожала плечами да произнесла тихо, стараясь вложить в голос побольше вежливого отчуждения:

– Нет. У меня все хорошо. Спасибо.

– Да где уж там – хорошо… Я как вас увидела, когда в церковь шла, сразу почувствовала, что с вами что-то не так. Вышла, а вы все в той же позе сидите. Дай, думаю, подойду… Может, помогу чем человеку.

– Спасибо. Вы ничем помочь мне не сможете.

– Ну, хорошо… А только, знаете… Человеческое потрясение, это такая штука опасная, что не дай бог, если рядом в этот момент никого не окажется… Ну, чтобы хоть какое-то слово сказать…

– Ладно. Будем считать, что вы это слово сказали. Все?

Она резко повернула к ней голову, глянула в лицо. Обыкновенное лицо пожилой женщины, изборожденное вдоль и поперек морщинами. Ничем не примечательное. Вот только глаза…

Что-то было в этих глазах такое, что вмиг прогнало ее злобную вежливость. Будто сама ее величество вселенская мудрость на нее глядела, окруженная бороздками глубоких морщин. Спокойная, нежная мудрость. Где-то она видела уже эти глаза… Вернее, выражение этих глаз…

– Да… У меня…потрясение. Да, вы правы… – произнесла тихо, не узнавая своего голоса.

– Ну, вот и хорошо, что потрясение. Значит, Бог послал. Благодарить надо.

– Что? Почему…благодарить?

– А как же? Бог посылает человеку состояние потрясения, чтобы ему помочь, как говорится, шанс дать. Не все люди достойны потрясения-то. Да не каждому оно и посылается. Вот вы, значит, удостоились. Своего, личного, собственного. Благодарить надо.

– Что вы говорите, я не понимаю…