На пересечении - Дикон Шерола

«Двуглавого» Точи не видели несколько месяцев, и люди думали, что чудовище издохло, но спустя время юноша был замечен в лавке травника. Выглядел он не так, как прежде. Смуглая кожа казалась бледной, черные вьющиеся волосы поседели, карие глаза одной из голов выглядели пепельно-голубыми, глаза второй и вовсе теперь были постоянно закрыты. Когда кто-то из горожан попытался завести с ним разговор, Точи не ответил, но травник рассказывал, что «двуглавый» прекрасно изъяснялся, делая покупки для лекаря в его лавке. И голос его уж очень напоминал голос того, кто его исцелил. Спустя неделю на «двуглавого» снова решили поохотиться. Местный трактирщик, уличный бард и создатель «нормальных» в виде всё того же мясника подкараулили Точи, когда тот возвращался после очередного поручения лекаря. На следующий день всех троих нашли с выжженными глазами, подвешенными на позорных столбах в центре площади. Их головы были разрезаны на две части, отчего издалека убитые казались двуглавыми уродами. Руки были прибиты к телу, словно у солдат, построившихся перед своим командиром. В содеянном горожане попытались обвинить Точи, но лекарь сообщил, что весь вечер его помощник провел с ним, и его слова засвидетельствовал один из больных, который в тот день находился в доме врача.

Лукио еще раз мысленно повторил фразу, с которой он обратится к загадочному лекарю, и уже замахнулся было, чтобы посильнее ударить в дверь, как она внезапно распахнулась, и кулак чуть не угодил доктору в грудь. Глаза рыбака в ужасе округлились, и он разом забыл, что хотел сказать. Вместо того, чтобы выразить свое почтение, Лукио открыл рот, словно выброшенная на берег щука, а затем что-то промычал, глядя в беспристрастное лицо лекаря. Беловолосый молча царапнул его взглядом, а затем отступил на шаг, позволяя пройти внутрь. Лукио неуклюже переступил порог и снова что-то промычал, в этот раз уже более внятно:

— Нога это… Того. Почтенный… волдырь. Тута…

Губы лекаря тронула кроткая улыбка, точно перед Лукио стоял монах. Вот только от этой улыбки рыбаку стало жутковато. Он невольно поежился и проследовал за лекарем в его кабинет, где его усадили на кушетку, и беловолосый начал внимательно осматривать его ногу. Все это происходило в неприятной тишине, отчего рыбак буквально сжался, боясь проронить хоть слово. С одной стороны Лукио понимал, что бояться ему нечего, но почему-то этот тип внушал ему неподдельный страх. Что-то жуткое было в его внешности. Что-то неестественное, настолько искусственное, что не могло быть живым.

На миг Лукио показалось, что сердце существа, стоящего перед ним, не бьется уже многие годы, а оболочка не разлагается лишь потому, что жизнь сосредоточена в пронзительных зеленых глазах. От этой мысли рыбаку стало трудно дышать, но, когда он уже захотел броситься прочь, спокойный голос лекаря разорвал тишину:

— Укус водяной змеи акайи ядовит, и если бы вы помедлили еще немного, то непременно погибли бы.

— Змея? — Лукио несколько оживился. Наваждение исчезло, и он неожиданно для себя с благодарностью посмотрел на врача. — О, меня кусала змея! Но вроде это был уж…

— Вроде, — лекарь с мягкой иронией в голосе выделил это слово, и Лукио глупо рассмеялся, теперь уже глядя на врача едва ли не с обожанием.

— Я поправлюсь?

— Да.

Доктор прошелся по комнате и извлек из шкафа глиняную баночку с какой-то сладко пахнущей мазью.

— В течение пяти дней смазывайте рану и старайтесь не мочить ногу, иначе она еще больше опухнет.

— И это все? — радостно выпалил Лукио.

— Мазь похожа на мед, поэтому держите ее подальше от детей. Они могут ее съесть.

— А что будет, если съедят? — почему-то этот глупый вопрос слетел с языка рыбака, и он тут же сжался, вспомнив, как жена велела не «идиотничать» перед столь почтенным господином.