На пересечении - Дикон Шерола

На площади как раз начали возводить костер, когда Колокольчик добрался до замка. Он был мокрый насквозь, и пот крупными каплями стекал по его лицу. Все эти часы бард отчаянно соображал, надо ли вообще ему вмешиваться в историю с какими-то там ведьмами. Но, когда узнал, что дело идет к казни, неожиданно для себя изо всех сил бросился к Родону Двельтонь. Бард был уверен, что его даже на порог не пустят, и пытался успокоить себя лишь тем, что доктор Клифаир уже давно известил феодала. Вот только спокойствия это не добавляло. С семьей Окроэ он не был знаком слишком близко, однако юная Шаоль какое-то время бередила ему душу. После нескольких отказов Колокольчик так обиделся, что не удержался и написал анонимную записку Родону, сгоряча обозвав девушку бессердечной ведьмой. Такие вот колдуньи дюжинами ходили по улицам, а Стагр утешал себя тем, что жаловался на них всепонимающему Двельтонь. Ни одно письмо пока что не выходило Лину боком, но в этот раз он искренне испугался, решив, что его легкомысленную записку могут использовать в качестве обвинения.

К великому удивлению Стагра, Двельтонь принял его буквально сразу же. В кабинете мужчины уже сидел доктор Клифаир, чье лицо выражало такое негодование, что можно было подумать, что пожилой лекарь лично собирается свернуть барду шею.

— Ну да, да! — выпалил с порога Колокольчик. — Наврал я! Никакая она не ведьма! Сгоряча написал! Сдуру!

От волнения Лин даже забыл поклониться. Серые глаза Родона пригвоздили его к месту, отчего все остальные мысли начали разбегаться, как перепуганные крысы.

— Глупец, — процедил сквозь зубы Клифаир. — Если бы эта записка попала начальнику стражи, то их бы в тот же день казнили!

— Да не хотел я! — выкрикнул Стагр, тяжело дыша. Он жадно хватал ртом воздух, а его взгляд лихорадочно метался по комнате. — Говорю же, со злости написал. Отказала она мне!

— Неудивительно, что отказала, — холодно произнес Родон. — Господин лекарь, что же вы от меня хотите? Книга ведь черная. Если я выступлю против казни, это будет означать, что я поддерживаю темных колдунов. Вы понимаете, чем это грозит мне и моей семье?

— А спать вы спокойно сможете, если не попытаетесь? — глаза старика вспыхнули огнем. — Вы ведь не трус, господин Двельтонь. Я знал вашего отца. У него не сердце было, камень. Но вы-то другой. Мы ведь для вас не свиньи. Дайте время разобраться. Соберите магов со всех краев. Как-то ведь можно проверить, кто работал с книгой. Наверняка какой-то чернокнижник пользуется происходящим. Шаоль Окроэ была невинной девочкой. Она не знала мужчин, не говоря уже о простейшем колдовстве! Я больше чернокнижник, нежели этот ребенок. А ее мать даже суп годный сварить не может, не говоря уже о темных зельях. Господин Двельтонь, не бросайте семью Окроэ на произвол судьбы. Вы рискуете, но есть те, кто будет рисковать с вами. Посмотрите на этого болвана. Даже он примчался с повинной, чтобы спасти несчастную женщину.

— Примчался! Болван! — эхом повторил Колокольчик, кивая головой, словно кукла, которую отчаянно дергали за веревочки.

Губы Родона дрогнули, и он в который раз устремил взгляд в окно. Площадь колыхалась, словно озерная гладь в ветреную погоду, предвкушая одну из самых жутких казней за всю историю города. Впервые Двельтонь столь явственно чувствовал неукротимую стихию людской жажды зрелищ.

— Но кто-то же надругался над телом умершей. Кто-то измазал ее платье кровью, словно принес жертву темным силам, — сомнения вновь начали брать вверх, и Родон никак не мог решиться на правильный поступок. — Черная книга, окровавленное платье, испорченные замки… Это не мог сделать обычный человек, который любил девушку. Все указывает на то, что это работа опытного колдуна, который пытался выставить все так, будто Шаоль сама уничтожила своих врагов. Но я не вижу смысла. Их и так должны были сегодня казнить. Зачем все это?