Семья (не) на один год - Мария Коваленко (2022)

Никто не бросился мне на шею, когда я вошел в дом. Никто не закричал радостно: «Никита!», когда прошел в гостиную.

Леры не было нигде! Ни в зале, ни на кухне, ни в спальне.

Ничего не понимая, я обыскал оба этажа своего дома. Отключил духовку, из которой несло чем-то подгоревшим. Лишь потом заметил приоткрытую дверь в еще одну комнату.

Туда я не заглядывал уже давно. Это было особое место. Первые дни после гибели Алины я не мог туда заходить. Перебороть себя тоже не мог.

Потом эта комната стала моим собственным чистилищем. Местом, после посещения которого легко было принимать некрасивые решения и делать нужные звонки.

Не будь в моем доме этой комнаты, возможно, я бросил бы все, как и после смерти родителей. Не было бы никакой мести виновным. Только суд. Новый срок. И возможно, новое условно-досрочное освобождение.

Но комната была! С белой детской кроваткой. Смешными, похожими на домики шкафами. С ночником в виде совы. С мягкими игрушками и яркими комбинезонами для малышки, которые мы с Алиной выбирали вместе несколько месяцев.

Когда виновный в гибели жены и ребенка отправился в ад, я захлопнул дверь в эту комнату. Боль еще не стихла, но я чувствовал, что потерял право туда входить.

По-хорошему, нужно было вызвать специальную бригаду и отпустить прошлое. Раздать вещи другим, выбросить или пожертвовать в какой-нибудь фонд вместе с приличной суммой денег… Вариант наверняка нашелся бы.

Но я тянул.

Вечно откладывал на потом. Не мог найти в своем рабочем графике свободное время.

Детская не мешала мне жить. Я спокойно ел на кухне, рядом с этой комнатой. Целовал возле стены Леру. Каждый день проходил мимо, не вспоминая, какая мина замедленного действия постоянно находится под боком.

Я ошибался.

— Ты здесь?

Лера вздрогнула, когда я распахнул дверь и вошел.

— Давно сидишь? — Посмотрел на свою жену.

Она сиротливо примостилась на пушистом пуфе. Тот стоял в углу комнаты, словно в отдалении от всего. Я тоже всегда устраивался именно на нем. И вероятно, выражение моего лица было таким же, как сейчас у Леры — смесь растерянности и непонимания.

Будто забыла, как разговаривать, Лера кивнула.

Вроде бы одно короткое движение. Не упрек, не истерика. А захотелось удариться головой о стену.

— Это просто комната... — Я мягко потянул жену вверх. Заставил встать. — Не знаю, что ты подумала, но это не то.

Собственное косноязычие добивало.

— Здесь столько игрушек и одежды... — Серые глаза кое-как сфокусировались на мне, нежные губы дрогнули.

— Детям всегда покупают много... если хватает денег.

Обхватив руками за талию, Лера неожиданно прижалась головой к моей груди. Стала еще более тихой и спокойной.

Наверное, нужно было радоваться. Только почему-то не получалось. Как справиться с женской истерикой, я знал: в суде случалось и не такое. А с этим...

— Все розовое, очень красивое, — неожиданно продолжила Лера. — Вы ждали девочку.

— Да... Ждали.

— У нее, вероятно, и имя уже было?

Моя непостижимая женщина прижалась еще сильнее. Буквально слилась со мной каждым углом.

— Аня. — Говорить вдруг стало трудно. Мешал дурацкий ком в горле.

— Это ведь ты его придумал, так?

Меньше всего на свете я ожидал этот вопрос. Какая была разница кто? Зачем сейчас эти знания? Но Лера так жалась. Так напряженно смотрела снизу вверх, будто от ответа зависело что-то важное.

— Да, — произнес я на выдохе.

Вместе с этим словом на меня лавиной сошли воспоминания о выборе имени. О наших бесконечных спорах с Алиной и разных церковных календарях. О нумерологии, астрологии и еще какой-то ерунде.

Алина свято верила: имя — это самое важное, что мы можем дать ребенку. Ценнее воспитания или достатка. Каждую неделю она формировала новый список со всякими Дашами, Глашами и Риммами. Советовалась с разными гуру. Пока я однажды не поставил точку в этом «кастинге».