Семья (не) на один год - Мария Коваленко (2022)

(спустя пять лет после событий, описанных в предыдущей главе)

— Ну и как вам у нас, Валерия Дмитриевна?

Заведующий педиатрическим отделением встретил меня возле лестницы. Иван Иванович сиял как медный пятак и, если бы не слишком дорогие часы на его руке, возможно, даже произвел бы приятное впечатление.

Часы вызывали вопросы. Такие, например, как: «Почему не запущен новый аппарат МРТ, который наш фонд оплатил еще полгода назад?» Или: «Как так получилось, что вместо хорошего ремонта и новой мебели во всех палатах приличными выглядели лишь випы?»

— Всё замечательно.

Я поправила белый халат. Его мне выдали еще утром, но после удобного медицинского костюма немецкой клиники привыкнуть к этой неудобной форме не получалось.

— Коллеги уже успели выразить благодарность за новую кофемашину? — Улыбка на лице заведующего стала еще шире. — Она наша спасительница! Особенно в ночные смены.

Он так и напрашивался на неудобные вопросы. Но пугать его своей бдительностью не стоило. Для поиска ответов в фонде имелась служба безопасности. Мой образ безобидного одуванчика приносил гораздо больше пользы. Тем более в случаях с такими заведующими.

— А на обход вас пригласили? — Иван Иванович продолжал успешно рыть себе яму. — После ваших последних подарков детишки больше не боятся врачей. Фонендоскопы потрясающие. Только японцы могли додуматься сделать фонендоскопы с подогревом и усилителем громкости. А отоскопы какие! Другие клиники теперь нам завидуют.

На этот раз мне даже зубы пришлось стиснуть. Последним подарком был аппарат узи. Его заведующий заказывал лично. Выбрал не самую удачную, хоть и дорогую модель. Только вот в кабинете узи до сих пор стояло старое оборудование. Про новый аппарат там ничего не слышали, и никакого обучения никто не проходил, хотя отчеты в фонде свидетельствовали об обратном.

— Нет, на обход меня не приглашали, но, если вы не против, я бы с удовольствием поучаствовала.

Последнее не входило в мои обязанности куратора. Все, что требовалось клиникам от фонда — это деньги. Но за неделю в Питере я уже соскучилась по малышам. Мои немецкие пациенты остались в Гамбурге.

Здесь для всех я была не доктором, а денежным мешком без дна и калькулятора. Да и после вчерашнего светского вечера в одном слишком знакомом доме стоило отвлечься.

К счастью, у заведующего было слишком хорошее настроение. Он не стал интересоваться у коллег, почему важного гостя не пригласили на обход. Вместо звонка дежурному врачу Иван Иванович взял меня под руку и сам повел в сторону палат.

Дальше все было родным и до боли знакомым.

Заинтересованные или испуганные лица детей.

Одни и те же анализы.

Лечение...

На подобном мероприятии я была не первый раз. Год назад, когда Филипп Фурнье, тогда еще просто друг, привез меня в больницу, молча выдержать весь обход было слишком трудно. Подходы к лечению настолько отличались от тех, к которым я привыкла за пять лет, что иногда кричать хотелось: «Не нужно!», «Зачем?»

Чтобы я не наговорила лишнего, Филиппу приходилось сжимать мою руку и каждый раз, когда терпение начинало лопаться, выводить из палаты.

«Медицинские протоколы в разных странах сильно отличаются. Тебе лучше смириться с этим сразу», — потом в лифте пояснял он.

«Ты ничего не сможешь изменить. Это чужая система. Она рабочая. У нее есть свои плюсы, но минусы нам трогать нельзя».

«Или принимай все как есть, или не участвуй».

Филипп редко позволял себе говорить со мной так жестко. Обычно оберегал как хрустальную вазу. Пылинки сдувал. Но в тот раз меня разрывало на части от беспомощности и спасти могла только голая, суровая правда.

За еще два таких визита я почти смирилась с ней. Научилась молчать, когда хотелось самой провести осмотр и вычеркнуть половину лекарств из списка назначений. Поднаторела и в искусстве держать лицо.