Семья (не) на один год - Мария Коваленко (2022)

Еще минуту назад метрах в четырех от меня маячил фотограф, а за ним — работники салона. Возле ресепшена в то время попивали кофе вчерашняя журналистка и еще какая-то клиентка. Салон был полон... совсем недавно. В нем кипела работа и звучали голоса.

Но сейчас всех будто стерли волшебным ластиком.

В просторном зале находились лишь я и Никита. А на ресепшене, как напоминание, сиротливо стояли две чашки с отпечатками губной помады на белых боках.

— У меня уже есть свой врач. Осталось лишь убедить его, что этот врач только мой. — Никита зарылся носом в мои волосы на макушке и жадно вдохнул. — За эти годы ты стала еще красивее. Такая взрослая. Такая сладкая... нереальная.

— Нет...

Я не хотела ничего слышать и никого видеть. В моих снах слишком часто звучали похожие слова. Они травили душу хуже яда. И заставляли мечтать снова уснуть. Надолго. Как можно дольше!

— Я чуть не разогнал всю пресс-конференцию, когда увидел тебя вчера.

Никита за моей спиной стал тверже стали. Я кожей чувствовала его ярость. И теряла слова.

— Не нужно...

— Чуть не прибил твоего француза, когда он заговорил о платье.

— Нет! — повторила как заклинание.

Каждая мышца в моем теле напряглась. Ладони сжались в кулаки.

Что произойдет дальше, я поняла на каком-то тонком интуитивном уровне.

Словно не в состоянии больше смотреть на наше отражение, Никита резко крутанул меня лицом к себе и смял мои губы своими.

* * *

Целоваться с Никитой было почти как выпрыгнуть из самолета с рюкзаком, по которому невозможно определить, есть там парашют или нет.

За последние годы я забыла, как это бывает. Почти привыкла, что поцелуй — это обычное прикосновение. Без дрожи, ноющей боли за ребрами и табуна мурашек, который носится по коже туда-сюда. А сейчас второй раз за месяц летела в пропасть.

От движений языка, от дыхания внутри все скручивалось в тугую воронку. Ноги не держали. И в мыслях неоновой вывеской горело предательское: «Еще!»

Как приворот.

Как проклятие.

Ничего у нас с Никитой не менялось много лет. Браки, разводы, смерти родных и близких — все пролетало мимо далеким фоном. Ощущения не притуплялись и не сглаживались.

Первый поцелуй перед камином словно запрограммировал обоих на десятки лет вперед. Внедрился в код ДНК и теперь убивал яркими эмоциями и позорно сильными желаниями.

Рядом с Никитой я чувствовала себя бракованной...

Выть от отчаяния хотелось.

Бить этого мерзавца по плечам и груди.

Орать на него за то, что снова посмел напомнить о моем дефекте.

И целовать...

Жадно. До тахикардии и слабости во всем теле.

Дико. До смятой рубашки и стянутого вниз корсета.

Бесстыдно. До пальцев, суматошно шарящих по голой мускулистой спине. И мужских ладоней, стискивающих мой зад под шелковым подолом.

Всего один поцелуй. С парашютом или нет — без разницы.

Реальность после него была как похмелье.

Я, словно сказочная Алиса, очутившаяся в кроличьей норе, с испугом смотрела по сторонам, перед собой и ничего не понимала.

Поменялось все.

Вместо вертикального положения я лежала на узком кожаном диване.

Вместо зеркала перед глазами была расстегнутая белая рубашка и голая мужская грудь под ней.

Вместо мыслей о свадьбе — каша.

— Я уже и забыл, какая ты у меня горячая и отзывчивая.

Будто мало мне было того, что вижу и чувствую, Никита, похоже, решил добить словами.

— Слезь с меня, пожалуйста.

Я готова была провалиться сквозь землю от стыда.

Щеки горели.

Губы зудели.

А внизу живота все пульсировало и требовало продолжения.

— Тебе тяжело? Прости!

Чудовище, вжавшее меня в диван, словно машина для прессовки металлолома, даже ничего и не поняло.

— Слезь сейчас же!

На глаза навернулись слезы, а руки принялись отчаянно тянуть вверх несчастный корсет.