— Ага! Гостиница — отстой и вай-фай здесь слабый, так что, боюсь, без видео. Но у меня есть твоя прекрасная фотка на моей кухни, так что буду любоваться ей. Все нормально? Освоилась? — спрашивает он уже более серьезным тоном.

— Да, просто отлично. Спасибо большое. Здесь мне… я и правда лучше себя чувствую.

— Тогда рассказывай. Все с самого начала. Что тебя беспокоит?

— Тебе это и правда интересно? — включаю громкую связь на телефоне и довольно улыбаюсь. Хорошо, все-таки, что он не видит моего лица.

— Еще как. Люба, мне жаль, что ты не вернула себе свой дневник. Я понимаю, он важен тебе, и я могу позвонить…

— Нет, — быстро перебиваю Марата, даже не дослушав его. И так понятно, кому он может позвонить. — Не надо. Знаешь, у меня такое разочарование внутри из-за этого дневника. Так обидно… в общем, я решила его больше не искать. Там нет ничего такого, что могло сильно задеть меня или моих близких. Если он сам вдруг объявится, тогда и буду разбираться. Я посмотрела сегодня на Янку, — запинаюсь, — Марат, тебе точно интересно, что я говорю? Ты сразу говори, если что не так, ладно?

— Все так, все так, — раздается на кухне голос Марата. — Продолжай.

— Она какие-то обиды припоминала, совсем подростковые, мне казалось, она не в себе немного. В общем, пусть дневник останется в прошлом. К тому же я теперь знаю, моим родителям он не принесет беды.

— Главное, чтобы ты за него больше не переживала. А как ты вообще так быстро нашла Янку?

— Инна помогла, — отвечаю, как можно спокойнее, а сама прикидываю, наврала я ему или нет? Вроде нет, ведь Кирилла я не просила. — Слушай, Зарецкая сказала, ты ей что-то плохое сделал. Я не поверила, конечно, она не очень адекватная. Просто ты же говорил, что ее дядя какой-то инвестор…

— Не переживай, Люба, за меня, хотя это чертовски приятно. Ничего я ей не сделал — я лишь не буду иметь с ее дядей никаких деловых контактов, юристов много, найдут другого. Ну и, конечно, Яне больше не место в нашей компании. Так что ничего страшного.

Ну это кому как. Понятно, с чего у нее такая истерика. А вообще я больше не хочу думать о Зарецкой. Все логически завершилось. С ней. Но осталось главное. И сейчас это не мамины отношения и не наша с ней ссора сегодня.

— Есть еще одна важная вещь, которую я хочу тебе рассказать, — замираю, не дыша. Понимаю, что сделала, наконец, первый шаг на ту сторону. Маленький такой шажочек.

— Ты про свою маму, как я понял?

— Нет. Одна… один мой детский секрет. Пришла пора перестать секретничать.

— Звучит интригующе. Я готов. Только секунду, — слышу его шаги, а потом и слова, от которых из моего горла вырвался непроизвольный выдох, больше похожий на стон. — Альберт? Ты чего здесь забыл?

— Ты будешь ржать, но у меня в сортире кончилась туалетная бумага. У тебя есть?

— Понятия не имею. Позвони на ресепшн, тебе принесут.

— Да чего звонить-то. Я у тебя проверю.

Закрываю рот ладонью, потому что иначе расхохочусь сейчас. Перед глазами сразу две конкурирующих картинки — Альберт без штанов у туалета в яхт-клубе и Альберт в неизвестной мне гостинице запасается туалетной бумагой.

Марату еще повезло, что они не в одном номере поселились.

— Бери и проваливай. У меня важный разговор.

— Да? С кем?

— Вали! — слышу приглушенный голос Марата. Кажется, он закрыл ладонью микрофон на своей трубке. — Утром я тебе сам наберу… Люба? Ты здесь?

— Ага.

— Что ты хотела рассказать? Извини, тут Дудкин…

— Да, я слышала. Я хочу смотреть на тебя, когда все буду рассказывать. И если ты готов подождать немного… когда ты возвращаешься?

— Планировали на один день, а там посмотрим по ситуации. Я, конечно, подожду. И мне приятно, что ты хочешь поделиться своим секретом.