Чебурашка - Олли Ро (2022)

Сейчас он зайдет в ванную, дважды вымоет руки — наш семейный бзик. Подойдет, проверит, сплю ли я. Потом бесшумно отправится в свою комнату, где переоденется в домашнее и зависнет в телефоне, но вскоре уснет, потому как многолетний режим сложно нарушать, даже если хочется.

Только бы не заскулить.

И не начать громко икать.

Только бы выдержать.

И вроде бы все по плану, вот только вместо того, чтобы уединиться в комнате, Степа совсем неожиданно опускается на пол рядом с диваном. Лопатками ощущаю, как он пытается разглядеть меня сквозь толстое одеяло, и из последних сил сдерживаюсь, чтобы не выдать себя.

Мышцы затвердели, нервы натянулись до предела, удерживая тело в обездвиженном положении. Хорошо хоть лицом к стене лежу. Притворяться спящей в сто раз труднее, когда кто-то смотрит в твое лицо. В такие моменты глаза обязательно начинают дергаться, а нос предательски чесаться, словно у завравшегося Пиноккио. Сейчас же моя распухшая рожа и вовсе далека от умиротворения. Проклятые слезы градом катятся из глаз и носа, под левым виском подушка, наверное, промокла насквозь. Во рту напротив сухо, как в песках пустыни, ибо только им я и могу дышать, словно выброшенный на берег карасик.

— Мам… — тихо зовет Степа и кладет на одеяло руку, попадая как раз на голову. — Мам, я же вижу, что ты не спишь.

На самом деле не видит, просто проверяет. Продержаться бы еще минутку, но так сложно…

— Мам, ты… я так виноват перед тобой… прости меня… пожалуйста, прости!

Если до этого момента и существовала хоть какая-то вероятность не разрыдаться в голос при сыне, то после его слов последние крупицы самообладания разлетелись на мелкие осколки, впиваясь острыми краями в кожу, вспарывая вены, выпуская наружу беснующихся во мраке души демонов.

Некрасиво хлюпая и икая, навзрыд, я заголосила бешеной гиеной, пугая сына и пугаясь сама. Его сильные руки мгновенно сбросили одеяло, открывая взору нелицеприятную картину уродливой и унизительной женской слабости.

— Мам! Мам, не плачь, пожалуйста! — испуганно бормотал Степа, стискивая меня своими сильными и нервно-неуклюжими руками, пытаясь развернуть лицом к себе, но наталкиваясь лишь на неумолимое упрямство.

Не хочу, чтобы видел весь этот сопливый ужас на моем лице.

— Мамочка… мам… Это из-за него, да? Из-за Стефана и этой… его… Мам, мамочка… Ты все еще любишь его, да? Ты поэтому плачешь?

Сквозь судорожные рыдания не могло прорваться ни единого внятного слова. И хотела бы утешить сына, но для этого надо хотя бы немного самой успокоиться.

— Это я во всем виноват! Я просто вынудил тебя бросить его… Поступил как… как… пятилетний капризный ребенок, испугавшийся, что у него отберут маму… Какой же я… ты же не так меня воспитывала. Ты же всегда все для меня… А я… Я не хотел делить тебя. Эгоистично не хотел, чтобы ты любила еще кого-то кроме меня. Не хотел, чтобы в нашей жизни появился кто-то чужой и разрушил бы ее… Мне так нравилась наша жизнь, мам… Ты всегда была такой любящей и понимающей, не похожих на других. Готовой поддержать во всем, даже в том, что тебе не нравится. Я же знаю, как ты ненавидишь бокс… А я… В самый нужный момент я просто подвел тебя. Я те три дня прожил в спортзале, уже тогда Михалыч выдал мне ключ от задней двери. Спал в кладовке на матах. Я просто хотел тебя напугать. Хотел заставить выбирать. Я хотел, чтобы ты выбрала меня. И ты выбрала. Прости меня. Прости за это. И за прошлое и за настоящее…

Пока Степа тихо бормочет в мой затылок свою исповедь, перед глазами проплывают картинки прошлого. Наполненные огнем и страстью встречи со Стефаном. Познание себя, как женщины, познание порочного и ослепляюще-острого удовольствия.

Я забылась в водовороте свиданий, романтических посланий и горячих бессонных ночей. Забылась настолько, что пропустила возвращение собственного сына домой и встретила его, сопя на груди у мужчины.