Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора (сборник) - Грейди Джеймс

Мой дед был ковбоем и завзятым картежником, бабка – искалеченной полиомиелитом повитухой, которая смогла вырастить восьмерых собственных детей, включая мою мать. Она и четверо ее сестер так и остались жить в родном городе, и я рос под их неусыпным надзором, как щенок в стае любящих койотов. Мой дядюшка с сицилийскими корнями занимался какой-то до сих пор не до конца понятной мне административной деятельностью в двухэтажном красном доме, где размещался городской бордель. Это заведение существовало под опекой местной полиции и органов здравоохранения – подобная страсть к соблюдению законов и нравственности всегда приводила меня в замешательство; помимо прочего, она проявилась в том, как наш бывший мэр, по профессии врач, подпольно делал аборты у себя в кабинете на Мэйн-стрит. И, судя по тому, что нехватки в пациентках он не испытывал, об этой его маленькой тайне было известно всем к западу от Миссисипи.

Ну, в общем, вы теперь представляете, каким ребенком я рос.

В очках с толстенными, как донышко бутылки из-под кока-колы, линзами. Естественно, непригодный к строевой. Витающий в облаках. Болтливый.

Притом что на деле я был далеко не так умен, как представлялось мне самому и окружающим, в отличие от моей гениальной старшей сестрички. В списке успеваемости выпускного класса я болтался где-то в третьем десятке из восьмидесяти семи учащихся. В школьной футбольной команде меня всегда ставили в третью линию обороны – просто потому, что их всего три. Я безнадежно – и без малейшего шанса на успех – влюблялся во всех моих сверстниц по очереди. Состоял в обществе юных республиканцев и считался там раздолбаем. Мои славные, полные любви и заботы родители принадлежали к послевоенному среднему классу, верившему в американскую мечту. Трудоголик-отец заведовал несколькими кинотеатрами, из чего следовало, что я вырос, пересмотрев несколько тысяч фильмов категории «Б». Мама работала в библиотеке, из чего следовало, что я мог не слишком торопиться сдавать все те детективные и приключенческие романы, которые поглощал в юном возрасте. Еще в школьные годы я начал подрабатывать: билетером в театре, киномехаником, уборщиком, сноповязальщиком, трактористом, даже могильщиком. Мне повезло: я поступил в Университет штата Монтана, но ради этого пришлось помахать лопатой на строительстве дорог. По наивности я надеялся, что мне дадут какую-нибудь мелкую журналистскую работу, которая позволила бы мне заниматься любимым делом – писательством.

Строчить всякоразные истории я начал в буквальном смысле слова раньше, чем научился писать: свои сочинения я диктовал на редкость терпеливой маме (потом она их выкидывала). К моменту окончания школы в моем активе числилась поставленная в школьном театре пьеса и около сотни рассказов, вежливо отосланных мне обратно редакциями детективных, приключенческих, научно-фантастических и просто литературных журналов. Я проучился в университете целых полтора месяца, прежде чем до меня дошло, что избранная мной в качестве специальности журналистика не включает в себя художественной литературы. Однако к этому времени я успел стать свидетелем того, как Сеймур Херш изменил наш мир к лучшему, сделав достоянием гласности бойню в Сонгми, а факультет журналистики открывал мне доступ к стажировкам, недоступным на факультете литературы, – и это при том, что на последнем преподавали такие мэтры, как Джеймс Ли Бёрк, Джеймс Крамли и Ричард Хьюго, поэт, лекции которого я посещал. Так вот, одна из стажировок, при Конгрессе, финансировалась корпорацией «Сирс», и именно она привела меня к тому зловещего вида дому в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.

За исключением этой стажировки, Университет штата Монтана не дал мне ровным счетом ничего… ну, разве что навыки редактирования. Мой наставник по этому предмету, Роберт Макгифферт, настолько преуспел в нем, что в летние каникулы подрабатывал, редактируя статьи для «Вашингтон пост».