Подари мне семью - Алекса Гранд

Щелчок. Гнетущая тишина. А следом колючая досада, заставляющая жалеть о том, что я поделилась с Павлом новостью о своем продвижении по карьерной лестнице. Промолчи я о нем – не пришлось бы сейчас ожесточенно кусать губы и глотать язвительные комментарии, готовые вот-вот сорваться с языка.

Переждав бурю, поднявшуюся со дна души, я передергиваю плечами и объясняю Паше, как маленькому.

– Степанова, моя начальница и единственный юрист фирмы, забеременела и отправилась в декретный отпуск. Учитывая, что в штате всего один помощник, как думаешь, какова была вероятность того, что я займу ее должность?

– Извини, Кир, просто я безумно тебя ревную. Этот Никита так на тебя смотрел в пятницу, как будто сожрать хотел. У меня до сих пор кулаки чешутся.

Взъерошив идеально лежащие волосы, выдыхает Паша и неосознанно ускоряет шаг, пытаясь выплеснуть скопившуюся энергию. Меня же его признание ошарашивает.

Григорьев всегда представлялся мне уравновешенным, невозмутимым, хладнокровным. Импульсивная, я часто завидовала его умению владеть собой и свято верила, что Павлу чужды обычные человеческие пороки. Думала, что злость, обида, подозрения – это не про него.

– Как оказалось – показалось, – роняю я себе под нос и в ответ на недоумение на Пашином лице прошу: – а мы можем поговорить о чем-то, кроме Лебедева? Его мне и в офисе хватает.

– Можем, конечно. Прости.

Спохватывается Паша и всячески старается вернуть утраченную романтику. Стреляет по мишеням в тире в надежде выиграть для нас с Митей огромного плюшевого медведя. Берет билеты на десяток аттракционов, вроде американских горок и пиратского корабля. Намеренно уступает мне в аэрохоккей. Скупает рожки с разноцветными шариками мороженого.

Только его старания тщетны. У меня перед глазами все равно стоят картинки того, как мы с Никитой, перепачканные в пломбире, целовались до головокружения в кабинке колеса обозрения. Как лежали на мягком пледе, расстеленном прямо в парке на траве, и строили планы на будущее, которым не суждено было сбыться…

Глава 8

Никита

– Что у вас с Дашей, сын?

– Ничего.

Дернув плечом, я прокручиваю в руке нож и возвращаюсь к нарезке овощей. Вчера я остался у мамы с ночевкой, сегодня помогаю ей с обедом и возвращаться в собственную квартиру не планирую.

Здесь есть все, что нам с Маришкой сейчас нужно. А главное, нет взаимных претензий и диких скандалов. Нет звона бьющейся посуды. Нет звуков громко захлопывающейся двери и проклятий, летящих ушедшему вслед.

– Именно поэтому ты не спешишь домой к жене, которую не видел целых три недели?

– Я хочу развестись, мам.

Цепенею. Отвлекаюсь от разделочной доски и выпаливаю принятое решение, встречая мамин встревоженный взгляд. Верю, что она если даже и не поймет, то обязательно поддержит.

– Ты хорошо подумал, родной?

Прислушиваюсь к себе. Раскладываю на атомы бушующие внутри чувства и собираю их воедино.

– Хорошо. У нас с Дашей никогда не получится настоящей семьи. Она не прекратит винить меня в потере ребенка. Я не перестану представлять на ее месте другую. Наши отношения с самого начала были обречены на провал.

Выталкиваю распухшим языком и ощущаю небывалое облегчение. Как гласит мудрая индейская поговорка: «Лошадь сдохла – слезь». Нельзя оживить мертвое. Нельзя склеить рассыпавшиеся осколки так, чтобы не осталось следа. Нельзя из сухого сизого пепла возродить феникса. Мы не в сказке.

– Зря мы тогда настояли на вашей свадьбе.

Прочитав что-то в глубине моих глаз, шумно вздыхает мама и крепко обнимает меня за талию. Роняет наполненное горечью «прости сын» и больше к запретной теме не возвращается.