– Что значит, не стойкий.

– То и значит, от этих полдня будет благоухать, а дешевле – через час уже не почувствуешь.

– Ну ладно, – нерешительно сказал Егор, – дай мне вот эти за десять дирхамов.

– Нюхать будете?

– Зачем?

– Может, не понравится.

– Нет, не буду. Еще обоняние отобьешь. Сам скажи.

– Это хороший запах, вашей женщине понравится. Эти духи пахнут сандаловым деревом, розовым маслом, немного травами и морем.

– Морем, – удивился Егор, – как может пахнуть морем?

– Обыкновенно, будете брать?

– Зачем же платить за морской запах, – ворчливо сказал Егор, – я вчера весь день его бесплатно вдыхал. Ладно, заверни.

Егор бережно принял склянку и спрятал за пазухой.

– Если появится Али, скажи, что я заходил. Я приду вечером.

Егор ушел, был осторожен. Весь обратный путь он был готов к неожиданному нападению, под плащом на поясе висел клинок, нечто среднее между саблей и коротким мечом. Егор привез его из хорезмийского войска. Там же и научился виртуозно владеть им. По приезду в Баку он сразу спрятал его в половицах веранды, а сегодня извлек из тайника. Но оружие не понадобилось, он спокойно проделал весь путь домой и отдал жене продукты.

– А духи? – спросила Мариам, перебрав содержимое зембиля.

Егор ударил себя по лбу и протянул жене духи.

– Нравится? – спросил он, когда Мариам откупорила склянку и поднесла к носу. Та блаженно зажмурилась и кивнула.

– Между прочим, стоит дороже, чем весь этот зембиль, – не удержался Егор.

– Этого можно было не говорить, – заметила Мариам, – но будем считать, что я этого не слышала.

Она закупорила пузырек и поволокла зембиль на кухню.

С веранды виднелась синяя полоска моря. И Егор, обедая, смотрел на море, чувствуя, как на него нисходит какая-то особенная благодать умиротворения и покоя. Это было приятно, обедать на веранде собственного дома и видеть море. Но чувство покоя скоро исчезло.

– Я пойду в мечеть, – сказал он жене.

– Все-таки решил стать мусульманином, – сказала жена, – это хорошо. Но имей в виду, больше никаких жен, брать не разрешу.

* * *

Молла Панах был бледен. Он читал молитву, стоя на минбаре, голос его был глух, взгляд тяжел, он оживился лишь под конец, когда среди коленопреклоненных прихожан заметил рослого краснобородого человека с удивительно знакомым лицом. Произнеся амин в конце молитвы, он сошел с кафедры, и, едва заметно качнув головой, скрылся в нише, занавешенной тканью. Егор, как все остальные мусульмане, провел руками по лицу, сказал амин, дождался, пока зал опустеет и последовал за ним.

– Егор? – на всякий случай спросил молла Панах, и, удостоверяясь, сказал. – Произошло несчастье, они ее похитили. Мать сама не своя от горя. Никогда себе этого не прощу. Это мне наказание за питие вина.

– Не валите все в одну кучу, – спокойно возразил Егор, – за ней охотились несколько дней, и не только за ней. Вот я перед вами стою свободный, несмотря на то, что пил вино. Лучше расскажите, как это произошло.

– Они пришли ко мне домой и забрали ее. Что тут рассказывать. Мне нанесено оскорбление.

– Успокойтесь, – сказал Егор, – мы знаем, кто это сделал, и вернем девушку. И вы женитесь на ней. Вы сказали уже маме.

– Боюсь, что я уже не смогу этого сделать, – глухо сказал молла Панах, – ее похитили вчера вечером, ночь она провела в доме похитителя, девушка обесчещена. Все кончено, что бы ни было, она уже принадлежит ему.

– Вы это серьезно? – спросил Егор.

– Более чем, – ответил молла Панах, – я уважаемый человек, и не могу быть предметом насмешек со стороны паствы.

Егор развел руками.

– Мою сестру тоже когда-то похитили. Но это не помешало ей выйти два раза замуж.

Молла Панах молчал.

– Значит, вы ее не любите, – сказал Егор.