Конец лета - Даниэла Стил (1993)

— В какой коробке? В ней ничего нет. — Он дотронулся губами до внутреннего изгиба ее колена и стал медленно двигаться вверх к бедру. — Я нахожу тебя намного интереснее, моя любовь, чем все содержимое неизвестных коробок. — Она вполне разделяла его интерес, и вскоре халат оказался смятым на полу…

— Проклятье. — Она выбралась из его объятий, когда они, разомлевшие, лежали на кровати. Они проспали не менее получаса. Марк Эдуард удивленно приподнялся.

— Проклятье? Что это значит? — Он пытался сделать оскорбленный вид, растянувшись поперек кровати. Он был похож на очень длинного кота очень светлой окраски. Но она была уже в середине комнаты.

— Индейка! Я забыла! — Она пулей влетела в кухню, а он, откинувшись, лежал на кровати и ухмылялся. Но через минуту она вернулась, успокоившись.

— Ça va?[96]

— Oui, oui[97]. Я готовлю ее уже почти шесть часов, а она даже не подгорела.

— С ними всегда так, поэтому они и напоминают по вкусу солому. А почему, хотел бы я знать, всего лишь после трехнедельного пребывания в Штатах ты начала уже готовить индейку? — Дразня ее, он приподнялся, и она села рядом с ним на кровати.

— Я приготовила ее потому, что завтра День Благодарения, и я очень благодарна.

— Благодарна? За что? — Прежде чем лечь снова, он взъерошил копну ее с рыжеватым отливом волос, которые, распластавшись по плечам, изящно оттеняли нежные черты ее лица. — За что же ты так благодарна, прелестное дитя?

— Благодарна тебе за то, что живу здесь, в Штатах. — La vie est belle, mon amour[98].

— Неужели? Тогда пойди открой пакет. — Он пытался сдержать улыбку.

— Ох, какой ты! — Она убежала в другую комнату и вернулась с коробкой, обернутой в бумагу коричневого цвета. — Что это? — Она была похожа на маленькую девочку в ожидании рождественского подарка, и он улыбнулся. — Qu'est-ce que c'est?[99].

— Вскрой и посмотри! — Он получил не меньшее удовольствие, чем Шантал, когда, разорвав оберточную бумагу, она обнаружила невзрачного вида коричневую коробку. Он явно наслаждался своими проделками. Она сидела, уставившись на коробку, боясь открыть ее и растягивая удовольствие в предвкушении сюрприза.

— Это что-то для дома? — Она посмотрела на него своими громадными глазами, но он перевел свой взгляд, медленно скользя им по ее великолепной груди, пока она, сидя рядом с ним на кровати, голая, прижимала к себе подарок.

— Продолжай, глупышка… Посмотри, что там. — Она открыла верх и запустила руку в тонкую оберточную бумагу, чтобы выяснить, что там находится. И тут же отдернула руку, будто дотронулась до пламени, мгновенно поднеся ее ко рту.

— О, нет! Марк Эдуард!

— Да, мадемуазель?

— Ох… — Шантал снова запустила руки в бумагу, и пока она медленно, с особой осторожностью вытаскивала содержимое, ее глаза все больше расширялись. На этот раз она, почти задыхаясь от напряжения, извлекла все наверх и принялась нежно поглаживать мех. Это была великолепная, темно-коричневого цвета шуба из русского соболя.

— О, мой Бог.

— Давай-ка примерь ее. — Он взял шубу и осторожно накинул ей на плечи. Она просунула руки в рукава и застегнулась до самого подбородка. Шуба была скроена великолепно и превосходно смотрелась на ней, ложась мягкими линиями вокруг тонкой талии и узких бедер.

— Bon Dieu, chérie, que tu es belle[100]. Ты невообразимо прекрасна, Шантал. Моя дорогая! — Он смотрел со смешанным чувством трепета и исступления, как она кружилась, а полы шубы, слегка распахнувшись, приоткрывали ее босые ноги.

— У меня никогда не было ничего подобного. — Бросая взгляды то в зеркало, то на Марка, она не скрывала своего радостного изумления. — Марк Эдуард, это такой… такой, ни с чем не сравнимый подарок!

— Как и ты. — Не сказав больше ни слова, он пошел за бутылкой шампанского. Вернувшись с бутылкой и двумя бокалами, он поставил их на стол и обнял ее. — Отпразднуем, моя дорогая?