Конец лета - Даниэла Стил (1993)

Почти в тот же момент медсестра поманила их из холла, и, поспешив на ее зов, они вмиг забыли о своих личных взаимоотношениях.

— Ей лучше? — Марк спросил первым.

— Нет, но она проснулась. И спрашивает о вас обоих. Поговорите с ней немного, но не слишком долго, чтобы не утомить ее. Ей понадобятся и те слабенькие силы, что у нее есть.

Войдя в комнату, Дина подметила некоторое изменение в лице Пилар. Цвет ее лица оставался прежним, но глаза сделались более живыми. Ее взгляд, казалось, беспорядочно блуждал по лицам, переходя от одного к другому, выискивая кого-то, изучая, а потом снова пускаясь в погоню.

— Здравствуй, любимая. Мы снова здесь. И папа с нами тоже здесь. — Дина встала очень близко к постели и нежно погладила Пилар по руке. Когда Дина закрывала глаза, ей казалось, что Пилар была еще совсем маленькой девочкой.

— Как… хорошо… — Взгляд Пилар задержался на отце, и она попыталась ему улыбнуться. Но дыхание у нее было затруднено, и она время от времени закрывала глаза. — Привет, папа… Как… Греция? — Похоже было на то, что у нее стала восстанавливаться память на происходящие события, и вдруг она забеспокоилась. — Мне… хочется пить.

Дина посмотрела на сестру, которая, покачав головой, показала жестом: «нельзя».

— Воды?

— Потерпи немножко, родная. — Дина продолжала говорить с ней успокаивающим тоном, пока Марк с муками отчаяния на лице стоял рядом. Он, казалось, совсем утратил дар речи, и Дина могла заметить по его глазам и дрожащим губам, что он с трудом подавлял в себе желание расплакаться.

— Ça va?[62] — Наконец он заговорил, и Пилар вновь сделала попытку улыбнуться.

При этом она утвердительно кивнула.

— Ça va[63]. — Но как может быть с ней все хорошо, учитывая то состояние, в котором она находилась? Затем, как если бы она поняла, какие муки он испытывает, взглянула прямо на него и с трудом выговорила слова: — Я… ехала… слишком быстро… Моя вина, папа… не твоя. — Она закрыла глаза и сжала руку Дины. — Прости меня.

Слезы струились потоком по лицу Марка. Он тихо отвернулся. Глаза у Пилар оставались закрытыми.

— Не беспокойся, дорогая. Сейчас неважно, кто виноват. Но твоя мама была права. — Он бросил взгляд на Дину.

— Мамочка… — Голос Пилар был еле слышен.

— Шш… Не разговаривай…

— Помнишь маленький игрушечный домик, который был у меня… в саду. Я мечтаю… о нем… и о моей любимой собачке Августине.

У нее был смешной маленький терьер, вспомнила Дина, которого потом сменил мопс, а потом кошка, и далее птичка, пока в доме не перевелись все ее любимые животные. Марк Эдуард не любил, когда в доме жили животные.

— Куда… ты отправила… Августина? — Они отдали его в одну семью, жившую за городом.

— Он уехал за город. Я думаю, он там был очень счастлив. — Дина говорила скороговоркой, но смотрела на Марка: Что это все значит? Ей лучше или хуже? Вдруг она вспомнила о крохотном бэби, своем сыне, который так активно двигался у нее на руках за несколько часов до смерти. Филипп Эдуард. Означало ли это то же самое, или это был признак того, что ей стало лучше? Никто из них не знал этого.

— Мамочка?.. Можно мне взять… Августина обратно?.. Попроси папу… — Она говорила голосом маленького ребенка. Дина закрыла глаза и чуть вздохнула.

— Я поговорю с папой.

В глазах у Марка вдруг появилось выражение страха. Он посмотрел на Пилар, потом на Дину.

— Мы привезем тебе собачку, chérie[64]… Вот увидишь. Маленькую чудесную собачку со свисающими ушами и вечно болтающимся хвостиком. — Он пытался выдумать что-либо из своей головы, чтобы передать это словами, которых ему так не хватало.

— Но я хочу… Августина. — Ее голос сделался таким плаксивым, что сестра знаком попросила их выйти. Пилар впала в забытье и не заметила, как они вышли из палаты.

В этот раз они ходили взад и вперед по коридору, не говоря поначалу ни слова. Почти машинально Дина схватила Марка за руку.