Ганнибал - Харрис Томас (2001)

Он горячо молился, чтобы ему дано было увидеть Мику снова, эта молитва поглотила все мысли, весь ум шестилетнего мальчика, но не смогла заглушить звук топора. И все же его молитва о том, чтобы он мог увидеть ее снова, не была вовсе оставлена без ответа: он увидел несколько молочных зубов сестры в вонючей яме, служившей отхожим местом для их тюремщиков; яма эта зияла между охотничьим домиком, где дезертиры спали, и амбаром, где они держали пленных детей, которых ели, чтобы выжить зимой 1944 года, после того как рухнул Восточный фронт. . .

С тех пор как Ганнибал Лектер получил этот частичный ответ на свою молитву, мысли о Божественном его никогда больше не беспокоили, если не считать твердого убеждения в том, что его собственные хищные порывы бледнеют пред хищными устремлениями Господа Бога, чья ирония непревзойденна, а своенравная злобность не знает меры.

В рвущемся вперед самолете доктор Лектер – голова его все покачивается на подголовнике кресла – как бы завис между последним взглядом на Мику, идущую по окровавленному снегу, и звуком топора. Он не может вырваться оттуда, не может этого вынести. В мире материальном, в салоне самолета, лицо его взмокло от пота, а изо рта вырывается короткий пронзительный вопль, тоненький и высокий.

Пассажиры в переднем ряду оборачиваются; некоторых этот вопль разбудил. Кто-то впереди сердито восклицает: «Господи Иисусе, малыш, да что с тобой такое? Боже мой!»

Глаза доктора Лектера открываются, он смотрит прямо перед собой, чувствуя, что его касается детская ладошка. Это мальчик из соседнего кресла.

– Тебе страшный сон приснился, да?

Ребенок нисколько не испугался; он не обращает внимания на сердитую воркотню пассажиров из переднего ряда.

– Да.

– Мне тоже страшные сны снятся. Очень часто. Я не стану над тобой смеяться.

Доктор Лектер делает несколько глубоких вдохов, голова его плотно прижата к спинке кресла. Затем самообладание возвращается к нему: впечатление такое, будто спокойствие постепенно спускается со лба, от линии волос к подбородку, и укрывает все лицо. Он наклоняется к мальчику и говорит доверительным тоном:

– Знаешь, а ведь ты был прав, что не стал есть те помои. И не ешь их никогда.

Авиакомпании теперь не предоставляют пассажирам писчую бумагу и конверты. Уже совершенно овладев собой, доктор Лектер достал из нагрудного кармана гостиничную бумагу и конверт и принялся за письмо Клэрис Старлинг. Сначала он набросал ее портрет. Набросок теперь находится в частном владении Чикагского университета и доступен ученым. На этом наброске Клэрис Старлинг выглядит ребенком и волосы ее от слез прилипли к щекам – как у Мики…

Мы можем видеть самолет сквозь легкую дымку собственного дыхания – алмазно светящуюся блестку в ясном ночном небе. Вот он проходит на фоне Полярной звезды, он уже благополучно миновал ту точку, откуда нет возврата, и теперь должен совершить непреложный спуск по огромной дуге – вниз, вниз, в завтрашний день в Новом Свете.

ГЛАВА 49

Груды бумаг, папок с делами и дискет в каморке Старлинг достигли критической массы. Ее просьбы о расширении площади оставались без ответа. Ну хватит! С отчаянием обреченного она самовольно захватила просторную комнату в подвале Квонтико. Предполагалось, что эта комната со временем станет темной комнатой – просмотровым залом Отдела психологии поведения – как только у Отдела появятся хоть какие-то деньги. Здесь не было окон, но зато было множество полок и, поскольку помещение строилось как просмотровое, вместо двери тут висели двойные шторы затемнения.

Коллега из соседнего офиса, пожелавший остаться неизвестным, отпечатал готическим шрифтом и пришпилил к зашторенному входу вывеску: «Дом Ганнибала». Боясь, что комнату отнимут, Старлинг перенесла вывеску внутрь.