Ганнибал - Харрис Томас (2001)

– Клэрис, я сейчас оставлю вас наедине с этими останками. Останками, Клэрис. Вы можете сколько угодно рыдать и выть, это не поможет, ответа вы все равно не получите. – Он положил ладони ей на голову. – То, что вам нужно от вашего отца, находится здесь, у вас в голове; вы сами в состоянии судить обо всем этом, а не он. Ладно, я ухожу. Свечи вам нужны?

– Да, оставьте, пожалуйста.

– Когда будете уходить, возьмите только то, что вам действительно нужно.

Он сел ждать ее в гостиной, возле камина. Чтобы скрасить ожидание, он играл на терамине, водя руками в его магнитном поле и таким образом извлекая звуки, будто дирижировал сейчас симфоническим оркестром, водя теми самыми руками, что он клал на голову Клэрис Старлинг. Прежде чем закончилась пьеса, он понял, что Клэрис уже некоторое время стоит позади него.

Когда он к ней обернулся, она мягко и грустно улыбнулась ему. В руках у нее ничего не было.

Доктор Лектер всегда и во всем искал стереотип, определенную схему.

Он знал, что подобно любому наделенному сознанием существу, Старлинг сформировалась под влиянием переживаний и опыта, приобретенного в раннем детстве, тех стереотипов и ограничений, через которые она позже воспринимала все после-дующие ощущения.

Разговаривая с нею много лет назад в психушке, сквозь прутья решетки, он обнаружил один очень важный для Старлинг момент – забой ягнят и лошадей на ранчо, где она нашла приют после смерти отца. Бедственное, безнадежное положение этих животных наложило неизгладимый отпечаток на ее характер.

В ее неустанной и в итоге успешной охоте на Джейма Гама ею двигало бедственное и безнадежное положение его пленницы.

И самого доктора она спасла от пыток по той же самой причине.

Вот и отлично. Вот он, стереотип поведения.

Всегда внимательно изучая ситуационный ряд в целом, доктор Лектер полагал, что в Джоне Бригеме Старлинг видела лучшие качества собственного отца – и поэтому, обладая всеми добродетелями ее отца, бедняга Бригем также подпадал под табу на инцест. Бригем и, видимо, Крофорд являлись носителями лучших качеств ее отца. А куда, интересно, подевались его плохие качества?

Доктор Лектер внимательно изучал все детали этого стереотипа. Используя снотворные средства и технику гипноза, значительно опережающие обычную камеральную терапию, он обнаружил в личности Старлинг некоторые узловые пункты, ясно указывающие на упрямство и настойчивость, напоминающие наросты на деревьях, а также старые обиды, все еще готовые вспыхнуть вновь словно порох.

Он наткнулся также на запечатленные в ее памяти картины, яркие до полной безжалостности, старые, но прекрасно сохранившиеся во всех деталях и подробностях, от которых исходило адское свечение ярости и гнева, вспышками пронизывавшее сознание Старлинг, как молнии при грозе.

Большая часть этих вызывавших ярость и гнев картин была связана с Полом Крендлером. Ее обиды на совершенно явную и откровенную несправедливость, которая обрушилась на нее с подачи Крендлера, смешивались с гневом и упреками в адрес отца, в которых сама она никогда и ни за что бы не призналась. Она никак не могла простить отцу его глупую смерть. Он ведь, в сущности, бросил семью на произвол судьбы. Он перестал чистить в кухне апельсины. Он обрек мать на вечную возню с тряпками, щетками и ведрами. Он перестал прижимать к себе Клэрис, лишив ее возможности ощущать, как бьется его огромное сердце, как она потом ощущала сердце Ханны, уходя с нею в ночь.

Крендлер превратился для нее в некий символ, олицетворение неудач и отчаяния. Смогла бы она его игнорировать или бросить ему вызов? Или же Крендлер – как и любой другой большой начальник – был для нее лицом почти священным, своего рода табу, обладающим властью обречь Старлинг на то, что, по мнению доктора Лектера, было просто жалким и беспросветным существованием?