Джиджи стояла, обернув руками мою голову, и притягивая к своей груди, словно могла стать преградой между мной и всем, что уже есть внутри меня. Я продолжал прижиматься к ней лицом, крепко закрыв глаза, и старался думать о Джорджии, о прошлой ночи, о том, как Джорджия отказывалась отводить взгляд, о том, как мое сердце чуть не взорвалось, когда я почувствовал ее освобождение. Но даже Джорджии было не достаточно. Молли вернулась. Она хотела показать мне мысленные образы.

— Моисей разделил воды Красного моря. Эту историю ты ведь тоже знаешь? — настойчиво говорила бабушка, каким-то образом понимая, что я боролся с чем-то, что она не могла видеть. — Ты знаешь, как он разделил море, чтобы люди могли перейти через него?

В ответ я лишь захрипел, когда, мелькающие образы проносились в моей голове один за другим, будто девушка, которая держалась поблизости, открыла в моей голове книгу в тысячу страниц и заставила их переворачиваться с головокружительной скоростью. Я застонал, и Джиджи сжала меня крепче.

— Моисей! Ты должен сомкнуть море так же, как это сделал Моисей в Библии. Моисей разделил воды так же, как и ты можешь это сделать. Ты разделяешь воды, и люди переходят. Но ты не можешь позволить любому пройти, когда ему заблагорассудится. Ты должен сомкнуть море. Ты должен сомкнуть море и смыть все картинки волной!

— Как? — застонал я, перестав бороться.

— Какого цвета вода? — настаивает она.

И я постарался представить, как бы выглядела эта вода, поднимающаяся громадной стеной и удерживаемая невидимой рукой. Тотчас череда картинок, которые Молли пихала в мой череп, замедлилась.

— Вода белая, — выдавил я из себя. — Вода белая, когда в ярости.

Неожиданно я разозлился от того, что в моих висках пульсировало, а руки тряслись. Я так устал, не иметь ни минуты покоя.

— Что еще? Вода не всегда в ярости, — настаивала Джиджи. — Какие еще цвета?

— Вода белая, когда она в ярости. Красная, когда садится солнце. Голубая, когда она спокойна. Черная, когда наступает ночь. Она прозрачна, когда падает вниз, — я лепетал, но мне было хорошо.

Я сопротивлялся в ответ, и в моей голове прояснилось. Разум стал чистым, точно как эта вода.

— Поэтому позволь воде падать. Позволь ей обрушиться. Позволь ей струиться через твою голову и сквозь твои глаза. Вода чиста, когда смывает боль, прозрачна, когда очищает. Вода не имеет цвета. Позволь ей унести прочь все цвета.

Я почти мог почувствовать это — как рушатся стены, внутри которых я крутился так же, как в водах прибоя, когда мне было двенадцать, и я пошел к океану. Волны хлестали меня. Но находясь среди них, я не видел никаких картинок. Никаких людей. Не было ничего, кроме воды, отсутствия кислорода, сырости и силы природы. И мне это нравилось.

— На что похож ее звук, Моисей? На что похож звук воды?

Ниагара. Она звучит, как водопад. Я слышал звук водопада на Гавайях, обрушивающийся вокруг мисс Мюррей и мужчины, которого она любила. Рэй. Рэй показал мне сквозь падающую воду. Она была такой громкой, что было не слышно ни одного звука, кроме воды. Тогда она ревела в моей голове. И теперь снова ревела.

— Она звучит, как лев. Она звучит, как буря.

— Итак, позволь стене звука упасть вокруг тебя.

Джиджи говорила мне прямо на ухо, и все равно я едва мог слышать ее, словно мы тоже стояли внутри водопада, который был настолько громким, что заглушал все остальные звуки.

Я позволил себе потеряться в этом звуке. Потеряться самым лучшим способом.

Освободиться от самого себя, от своей головы. От мысленных образов.

Я видел, как те самые огромные стены воды удерживались рукой Бога, который мог решить все проблемы, который уже сделал это однажды, когда просил один Моисей, задолго до моего рождения. И я попросил его сделать это снова. Я попросил Бога освободить воду. И Молли полностью исчезла.

Джорджия