- Зачем вы мне все это говорите? – тихо произнесла Марина, и Иоланта поспешно отвернулась, скрывая от нее волнение.

- О, я не хочу вас обидеть, - поспешно произнесла она, - но я все вижу и все понимаю. Сеньор Педро никогда не позволит вашего союза; Эду вам симпатизирует. Он хороший мальчик, очень добрый и искренний, но сеньор Педро… словом, они будут ссориться и спорить. Конечно, я не скажу сеньору Педро о том, что устроил сегодня сеньор Эду, но вы тоже… тоже должны держаться от него подальше. Понимаете?

- Я понимаю, - прошептала Марина. – Понимаю…

***

Иоланта сказала все то же самое, что до этого говорила Вероника, куда более тактично, но и более раняще и беспощадно.

«Девушка не его круга… не ровня!»

Марине хотелось плакать от обиды. Вот теперь она прозрела, вот теперь все встало на свои места и стало как нельзя более понятно: как бы ни расточал свои комплименты Эдуардо, как бы он ни пытался обратить на себя внимание, одно останется неизменным: она, Марина, никогда не станет для него ровней, и все его ухаживания, все его выходки – это всего лишь игра. Блажь упрямца, который не может простить отцу не отболевшее еще прошлое, и делает все назло ему. Как сказала Вероника, морща от пренебрежения носик, «развлечение на один раз»; как сказала Иоланта, тактично избегая прямого оскорбления, «девушка не его круга».

«Он всегда делал то, что хотел… несносный, упрямый характер!»

Отчего-то после слов Иоланты Марина еще и испытывала чудовищный, невообразимо жгучий стыд оттого, что та безо всякого стеснения и вот так запросто рассказала ей всю подноготную семьи Эдуардо. Марине казалось, что она подсмотрела то, что ей никто не собирался показывать, узнала то, что, наверное, де Авалосы хотели бы не афишировать и не показывать случайным в их жизни людям. А подсознательная попытка Эду исправить давнюю трагедию говорила о боли намного больше, чем громкие слова, и видеть эту боль, это уязвимое место в душе сильного человека, было просто непереносимо. Возможно, он сам не желал бы, чтобы его жалели, да и вообще знали об этом. Интересно, на что рассчитывала Иоланта, так беспардонно обнажая чужую душу перед два знакомой девушкой?

«Вероятно, это кратчайший путь для того, чтобы нарваться на ярость – упомянуть об этом, - мрачно подумала Марина. – Оттолкнуть от себя и Эду, и еще больше настроить против себя сеньора де Авалоса… упомянуть уничтожающее все живые чувства ощущение бесконечной вины отцу и неутолимую ярость и желание мстить сыну, управляющие всеми их поступками».

Марина ощутила себя неуютно, словно до нее наяву донеслись отзвуки отгремевшей когда-то ссоры, в пылу которой Эду в чем-то обвиняет отца и выкрикивает ему в лицо, что тот трус. А вот он, Эду, не допустил бы такого. Он смог бы сделать хоть что-нибудь!

Она, Марина, тоже рисковала стать причиной одной из таких ссор, и имя ее выкрикивалось бы Эду не как что-то дорогое и близкое, а выплевывалось бы отцу в лицо, как яд, как разящее оружие.

Вот кем она была для Эду. Вот о чем говорила Иоланта.

«Он просто использует вас, как очередной способ досадить отцу, - говорил внимательный взгляд Иоланты. – Меч, которым можно чувствительнее уязвить его. Глупо думать, что такой, как сеньор Эду, видит в вас любимую девушку. Сколько-нибудь стоящую девушку. Глупо рассчитывать, что ваши чувства будут оценены им выше чувств отца, которого он станет дразнить очередной неподобающей связью, как быка – мульетой. Сожалею, но это – горькая правда».

«Но и я тоже живой человек! – в ярости подумала Марина. – Если ему так хочется позлить отца, пусть делает это при помощи какой-нибудь другой дуры! А я в их боданиях участвовать не намерена!»