Выход в свет. Внешние связи - Блэки Хол (2015)

Хорошее решение. Осталось придумать стоящее занятие до глубокой ночи и для начала прогуляться, освежить извилины.

И одеться потеплей, чтобы не замерзнуть.

И взять пустой флакон из-под выпитого сиропа.

Дойду до института, и если вахтерша не пустит на порог — значит, судьба.

Вымытый флакончик я сунула в карман куртки. Натянула высохшие штаны, напялила два свитера — один на другой, проверила наличие варежек и фонарика и отправилась охолаживать мозги.

Значит, судьба. Стрелки на часах показали десять минут до закрытия парадного входа. Ни вахтерши, ни сторожа на посту, лишь Монтеморт застыл изваянием с откинутым хвостом и замершим в одной точке взглядом.

Дойду до люка и если по пути столкнусь с кем-нибудь, то оправдаюсь заболевшим животом.

Значит, судьба. В приглушенном свете безмолвных коридоров я поднялась на верхний этаж и забралась на чердак, а через мгновение звонок возвестил о закрытии института. Красивый печальный наигрыш, вышибающий слезу, пролетел по пустому зданию и угас на звонкой ноте.

Воздушная волна ударила по люку. Вот и все. Половина десятого, и я под крышей — таращусь в темное зимнее небо через открытое мансардное окно.

Успокаиваюсь вроде как. Освежаюсь.

Хорошая идея — занять голову и руки делом, чтобы отвлечься. Особенно, если дело происходит на ночь глядя, в институте, закрытом на сто замков с вис-ловушками, и предстоит пересечь здание из одного конца в другой, спустившись на три этажа ниже.

А нам все по плечу, когда руки чешутся сотворить что-нибудь этакое. Криминальное, к примеру.

Поглядывая на часы чаще, чем минутная стрелка делала круг по циферблату, я выждала долгие пятнадцать минут, ставших мучительными не по причине проснувшейся совести, а из-за навалившихся мыслей — о Некте, о Петином приглашении домой, о приеме, об отце Мэла и о нем самом, — и с облегчением скатилась по ступенькам, дальновидно оставив на чердаке куртку с верхним свитером и сапоги.

Крышка люка, опускающаяся днем бесшумно, загремела в вечерней тишине преувеличенно громко. Метнувшись в темный угол, я затаилась с колотящимся сердцем. Что делать? Бежать отсюда, пока не подоспел сторож, или выжидать в темноте — вдруг не заметит?

Время шло, а охранник альма-матер не спешил расследовать причину подозрительного громыханья. На всякий случай я высунула голову в лестничный пролет и прислушалась. Звенящую тишину — аж уши закладывало — не нарушал ни топот, ни сердитые ругательства разбуженного сторожа.

А дальше меня повело дело. Иных путей, как дойти до лаборатории Ромашевичевского, не заблудившись, я не знала, поэтому решила возвратиться в холл и проскользнуть из одного коридора в другой, после чего добраться давно изученной дорогой к месту преступления.

После закрытия институт изменился. Лестницы и переходы погрузились во мрак, лишь кое-где горели одинокие аварийные лампочки, создавая настоящее раздолье для воришек, прячущихся по темным углам. Недостаток освещения частично компенсировался окнами, пропускавшими свет уличных фонарей, поэтому видимость была достаточной, чтобы не удариться сослепу о стену и не свернуть на лестнице шею впотьмах.

Покуда глаза не привыкли к полумраку, я неуверенно спускалась по ступеням, замирая после каждого шага и вглядываясь вперед, но вскоре приноровилась и короткими перебежками приблизилась к холлу. Из-за того, что основную часть светодиодов в люстре погасили, зал выглядел мрачновато и таинственно.

Казалось, сердце бухало на весь первый этаж, грозя разорвать грудную клетку. Выглянув из-за угла и не заметив движения в пустом холле, я юркнула в соседний проем и прижалась к стене. Засек ли меня Монтеморт или сделал вид, что спит с открытыми глазами?

Уняв разгоряченное дыхание, я заскользила вдоль стеночек, притормаживая в темных закутках и прислушиваясь к тишине.