Выход в свет. Внешние связи - Блэки Хол (2015)

— Да, — признал Стопятнадцатый. — Каждый год первого января прибавляю по единице.

— Значит, вы развели их и себя по разные стороны баррикад?

— Я этого не говорил, — возразил декан, задев чашкой с чаем по блюдцу. — А ты? Твоя семья тоже не участвовала в мятеже.

— Потому что вынужденно уехала на восток.

— Однако Вулфу присягнули на верность новому правительству.

— Да, черт побери! — ударил Альрик кулаком по столу, отчего крышка кофейника подпрыгнула, звякнув. — До сих пор не могу простить деда. За меня сделали выбор задолго до моего рождения. Поверьте, своего согласия я никогда не дал бы.

— Не знай тебя, подумал бы, что твои слова — гольный пафос. Решение старейшины клана не оспаривается.

— Что вам известно о западном побережье? — сменил тему профессор.

— В рамках общеобразовательной программы. Леса, болота, реки, мошкара, повышенная влажность…

— И суровый климат, — дополнил Вулфу.

— Особо не интересовался, потому что не было нужды, — пояснил суховато декан. Нападки собеседника задели его за живое.

— И меня мало заботила жизнь на краю света, пока однажды мне не рассказали историю. В ней нет выдумки и вранья, потому что очевидцем являлся мой отец. Будучи гражданским летчиком, он участвовал в секретной компании незадолго до повальной висоризации. Его эскадрилью с завидной срочностью перебросили из одного конца страны в другой, чтобы — можете представить? — стоять в оцеплении.

Слова текли медленно, точно Альрик, вспоминая, профильтровывал через себя давние события, при которых не присутствовал, но о которых узнал от близкого человека.

— Дело происходило летом. Жара, плюс тридцать четыре в тени и пеший перегон — шесть километров по грунтовке до железной дороги. Вдоль пути тройное оцепление — первачи, военные, собаки. Скажите, зачем было унижать людей?

Стопятнадцатый пожал плечами. Что тут скажешь? Без упоминаний имен, дат и мест, он сразу сообразил, о чем речь.

— Но унижение состояло далеко не в этом, — тон Альрика стал резким. — Ссыльных предупредили: они могут забрать только то, что донесут на себе до эшелона. Остальное останется на дороге. Знаете, что на западном побережье температура зимой опускается до минус тридцати и ниже? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Все — мужчины, женщины, старики, дети — шли в теплых шапках, сапогах, валенках, шубах, куртках, тулупах. И несли грудных детей, завернутых в одеяла. Разве не дикость в середине июля?

Декан смущенно крякнул.

— Младенцев тоже переселяли?

— Да. Высылке подлежали все здравствующие поколения семей каждого из повстанцев — от мала до велика. Ссыльным запретили брать лекарства, поэтому мужчины несли соль. Обыкновенную поваренную соль в мешках в качестве антисептика. На своих руках и спинах переселенцы умудрились донести до эшелона продукты, инструменты, хозяйскую утварь, бытовые мелочи… Даже о прялках не забыли.

— Надо же… — пробасил Стопятнадцатый и, отставив чашку, смущенно огладил бороду. — В таких подробностях… У вашего батюшки прекрасная память.

— Это семейное. Собственно, об участии отца в операции мне поведала мать. А он рассказал ей незадолго до смерти.

— Разве ваш батюшка не давал клятв и обещаний о молчании?

— Как ни странно, нет. Целью победителей имелось показать, напугать и приструнить, чтобы устрашало и передавалось из уст в уста. Отца впечатлило. Участникам оцепления запретили вмешиваться, велели лишь вовремя удалять с перегона вещи, которые теряли обессиленные люди. Один старик не выдержал на жаре и упал с сердечным приступом посреди дороги. Он нес чемоданчик со скорняжным и портновским инструментом, который тут же забрали первачи. Девушка, шедшая со стариком, плакала, стоя, над телом, пока не затерялась среди ссыльных. Старик так и остался лежать на дороге — в теплых рукавицах, меховой шапке и унтах.