Выход в свет. Внешние связи - Блэки Хол (2015)

— Максимилиан Эммануилович, с какой стати уверенность во взломе? Сигнализация срабатывала?

— Нет, но…

— Охранные заклинания активировались?

— Нет, но…

— Я не могу начать внутреннее расследование на основании вашего…. тонкого чутья.

Тонкий, едва различимый флер иронии в словах проректрисы уловил бы не каждый, но Ромашевичевский заметил и возмущенно засопел.

— Неизвестные украли часть ингредиентов!

— Что-нибудь пропало? — продолжала расспрашивать Царица.

— Нет, но я чувствую, что их объем уменьшился.

— Вы сверялись с журналами учета?

— По записям невозможно установить с точностью до грамма количество того или иного ингредиента на текущую дату. Лишь приблизительно. Но снятие остатков в конце месяца покажет! — пригрозил Ромашка.

— Прекрасно. Заодно проверим ваши излишки и недостатки.

Наступило молчание, прерываемое тихим звяканьем стекла и еле слышным жужжанием — четверокурсники активно готовили снадобья.

Я снова высунулась из-за двери.

Препод беззвучно открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить ни слова. Наверное, оскорбился тем, что Евстигнева Ромельевна косвенно обвинила его — честнейшего из доцентов! — в махинациях с учетом ингредиентов и в попытке возвести поклеп.

— Требую немедленной инвентаризации! — возопил Ромашевичевский, обретя дар речи.

"Требую немедленной сатисфакции!" — покривлялась я, передразнивая.

— Для проведения инвентаризации потребуется закрыть лабораторию до следующей недели, — отрезала проректриса. — Во время сессии таковое невозможно. Вот закончатся экзамены — и пожалуйста.

— Это он! — воскликнул препод и указал на смежную дверь. — Больше некому. Ключ у него!

Мое сердце забилось часто-часто, собираясь выпрыгнуть из груди. Ромашка догадался! Не зря он доработался до должности доцента. Сейчас Царица прикажет позвать лаборанта под пресветлые монаршьи очи, и понесется карусель дознания.

Но Евстигнева Ромельевна не спешила бить в ладоши, чтобы привели холопа.

— Напрасно возводите поклеп, Максимилиан Эммануилович, — ответила с легкой досадой. — Матусевич улетел вчера в северный ВУЗ за отзывом на свою диссертацию и вернется к окончанию выходных.

Матусевич улетел?! Я не ослышалась?

Очевидно, алиби лаборанта не подвергалось сомнению, потому что Ромашевичевский замолчал, перестав скандалить. Наверное, понял, что сморозил глупость, выдвинув необоснованное обвинение.

Судя по тому, что проректриса привела в качестве неопровержимого доказательства отсутствие Матусевича, весь институт знал о конфронтации невольных соседей. Мнительный лаборант и слышать не хотел о бывшем научном руководителе, не говоря о том, чтобы видеть. А уж мне-то какое облегчение!

Случайно или нет, но Царица разбомбила в пух и прах требование Ромашки о проведении расследования, а хозяин камнеедов, не успев побывать в качестве обвиняемого, тут же был заочно реабилитирован. А ведь если в помещение за смежной дверью запустить самого дохленького ясновидца, он сразу бы указал на меня. Плохо, что не удалось проветрить комнату с камнеедами, в таких случаях следы обычно испаряются за шесть-семь часов. Будем надеяться, что к возвращению Матусевича они рассеются хотя бы наполовину.

Задумавшись о местных научных интригах и о профилактике проветривания помещений, я не успела вовремя отбежать от двери и сделать вид, что совсем случайно оказалась рядом с лабораторией Ромашевичевского.

— Папена?

С высоты королевского роста на меня смотрела Евстигнева Ромельевна — строго и вопросительно.

Проректрису я побаивалась и испытывала к ней благоговейный трепет. В отличие от декана, относившегося ко мне с отеческой заботой и участием, Царица казалась дамой непредсказуемой и себе на уме. Даже профессор, видевший меня насквозь, теперь не вызывал опасливой настороженности, хотя поначалу исходил враждебностью.