Не властью единой - Андрей Посняков (2022)

Девушка встрепенулась, вскочила на ноги… Мосластая нескладная дылда, почти без всякого намека на грудь – такой бы в баскетбол играть. Плоское, ничего не выражающее лицо, вытянутое, словно лошадиная морда, узкие бесцветные глаза, волосы – паклей. Давно в бане не мылась? Или просто такие вот волосы и есть – ломкие, редкие. Короче, как иногда напевал-шутил наставник Тимофей: «…и ненакрашенная страшная, и накрашенная страшная». А-а-а, так вот про кого только что говорил Велька! Про Звеньку и вторую девушку… Добронегу? Доброславу? Так как-то…

– Осмелюсь доложить, господин сотник! Я тут это… по делу, ага…

– Понятно! По покосу и пастбищу. Ты, верно, Доброслава?

Девчонка потупилась:

– Добровоя я. Иные Воей кличут.

Воя! Хм… Какой вид, такое и прозвище.

Девка говорила басом, горбилась, а руки – не знала, куда девать. Вся одежка – длинная рубаха, девичья запона – что-то типа покрывала с отверстием для головы, выглядела на Вое, как на вешалке. Хотя вроде все добротное, с красной вышивкой оберегом по вороту и рукавам и подолу, а все же… Несуразность какая-то! Однако именно такие вот «вешалки» в модных домах Милана и Парижа – нарасхват! Именно они по подиумам и ходят.

«Так что, сэр Майкл, на вкус да цвет товарищей нет! Зря тебе девка не глянулась. Да-да. Именно дева – незамужняя, о чем красноречиво свидетельствовала та же запона, и невзрачная – паклей – коса безо всякой ленты. Была бы лента – все бы знали, девушка замуж собралась, можно сказать – помолвлена. У замужней же женщины – хоть и в четырнадцать лет – две косы! Да и платок, или широкая лента с бисером. У этой вот тоже лента, узорчатая, голубая… Вроде и красиво, а все как-то не то! С другой стороны, можно ведь сказать не дылда, а – статная! Хорошее же слово, да…»

– Воя, говоришь? Ты там, на покосах, все знаешь?

– И на покосах, и на дальнем пастбище, господин.

– Молодец! Сейчас с тобой туда и отправимся. Покажешь, а по пути – расскажешь.

Девчонка в ответ закивала, бесцветная коса ее дернулась, словно хвост мокрой собаки, забилась по мосластым плечам.

– Ты сама-то чьих будешь? – поманив пальцем попавшегося на глаза десятника, Миша вновь посмотрел на девушку.

– Унятины мы, – прогнусавила-пробасила Воя. – Унята – так большака зовут. Мы в Ратном живем, у околицы.

– Это такой большой дом, с садом?

– Еще птичник у нас, два хлева, конюшня…

Еще не так и давно половина домов в Ратном не имела печных труб и топилась по-черному. Многие даже имели земляные полы, и, входя в них, приходилось не подниматься на крыльцо, а спускаться на три-четыре ступеньки вниз, так как эти дома – а скорее, полуземлянки, – по старинному обычаю, были почти на треть заглублены в землю.

Окошки в домах служили скорее для вентиляции, чем для освещения, и либо затягивались бычьим пузырем, либо просто задвигались дощечкой.

За последнее время, правда, в Ратном много чего появилось, в том числе – и роскошные, по здешним меркам, дома! В одном из таких как раз и жила Добровоя, девушка, похоже, далеко не бедная. А чего ж тогда на общем покосе? Так они все на покосе! С каждого двора – по одному, по двое… Богатые, бедные – все равно.

Унятины, Унятины… А!

Егор Унятин – старшо́й! Из свободных крестьян, кои никогда никому не кланялись – из «людей», не из смердов. Воин! Из тех, кто верой и правдой батюшке воеводе деду Корнею служил, что от князя надел земли получил именно что за службу. Так что можно считать, и не крестьянин уже вовсе, а дворянин, рыцарь! Правда, это пока понятие «западное»… Но ведь по сути-то!