Лампа Ночи - Джек Вэнс (1996)

— Ну что, выходи дурачок! — загнусавил Бабуйя. — Сейчас я располосую тебя! А потом побью твоими же оторванными ногами, пока девки не придут и не отправят вариться в горшок твою глупую голову.

Я медленно двинулся навстречу ему со своим гарпуном в руке. Бабуйя смотрел на мои передвижения с явной скукой и даже поленился поднять топорик.

Мне предстояло во что бы то ни стало избегать его ударов, поскольку любой из них стоил бы мне жизни. Поэтому я старался строго держать дистанцию. В противном случае моя жизнь со всеми убеждениями, надеждами и воспоминаниями закончилась бы в ту же секунду, как только я подпустил бы вояку поближе. Я позволил себе приблизиться на фут, дабы спровоцировать его на замах и открыть для контратаки. Он продолжал спокойно стоять. Еще на несколько дюймов. Слишком близко! Топорик взлетел. Я едва успел отскочить, и лезвие просвистело рядом, обдав меня холодом с головы до ног. Я попытался обойти противника сзади, но топор вновь поднялся и вновь обрушился в пустоту. Бабуйя выругался: так не дерутся! Настоящий воин дерется в звоне железа и глухих ударах входящих в плоть лезвий. Бывает, что самые опытные воины просто разрубают своих врагов на мелкие кусочки, а этот идиот роум только уклоняется от настоящей стычки! И Бабуйя замахнулся топором с особым остервенением, наконец-то полностью оголив свой торс. И тогда я почти неуловимым движением пустил гарпун, захвативший Бабуйю под левое колено, отклонился назад, и отточенное лезвие перерезало ему ногу, оставив на песке содрогающуюся и уже бесполезную голень со ступней. Однако топор еще успел пролететь как раз над моим плечом и даже слегка задеть его. Я отскочил и замер в ожидании дальнейших действий. Бабуйя пытался устоять, но не сумел и рухнул бесформенной массой. Я схватил его топор и ударил моего грозного противника прямо по незащищенной Шее, раз, и еще, пока его голова не откатилась в пыль.

Я стоял, едва переводя дыхание и зачем-то рассматривая ручку топора. Потом поднял левую рук.

— Принесите мне пива!

Какая-то женщина поспешила прочь и скоро вернулась с пенящимся горшком. Я подал другой знак, и другая женщина подошла перевязать мне плечо. Она вычистила рану, промыла, наложила мазь и забинтовала. Указав на голову Бабуйя, я отдал третий приказ. С рабской покорностью третья женщина откатила ее в сторону, туда, где обычно женская часть племени занималась своей работой. Там голову быстро принялись разделывать: сначала вынули все кости, мозг и внутренний процессор, потом обмакнули в масло, счистили жир и грязь, а под конец отрезали большой кусок с шишкой.

Выпив немного пива, я забрал себе боевой топор побежденного мной воина и его ожерелье из суставчатых косточек. С соответствующим ритуалом мне поднесли кусок его головы с шишкой. Я аккуратно возложил шафранный кусок скальпа себе на голову, где она повисла весьма нелепо. Однако, как это ни странно признаться, я все же почувствовал, как в меня начала перетекать самость Бабуйя; странное, почти чудовищное ощущение, которое, впрочем, позволило подойти мне вне очереди к приготовленной для всего племени пище, а раньше я мог питаться только отбросами. Вечером, обходя стоянку, я вдруг понял, что в какой-то мере уже ассимилирован племенем. Несмотря на это, даже сейчас, стоило мне только посмотреть в степь, как я замечал мальчишку, следившего за каждым моим движением.