Венера - Бен Бова (2000)

Я стал узнавать геологические образования на поверхности. Несколько возвышенностей и между ними складки - место, сдвинутое давлением изнутри коры. Казалось, на горизонте забрезжили горы, хотя это вполне могло быть результатом оптического искажения, вызванного плотностью атмосферы. Это все равно что судить о форме предметов где-нибудь глубоко под водой.

- Посмотри! - показал я.- Кратер.

- Километров пятьдесят в диаметре,- заметила Маргарита.

- Похоже, появился совсем недавно,- заметил я.

- Думаешь? Запроси карту и проверим.

Так я и сделал, и на экране на всю стену возникло изображение того же кратера, полученное с радарной карты.

- Эрозии немного,- вспомнил я.- Здесь, на этой планете, эрозия почти не проявляется. Кратер может выглядеть как новенький на протяжении ста миллионов лет.

Маргарита посмотрела с сомнением:

- При такой-то жаре и кислотной атмосфере?

- Химическое разрушение каменных пород происходит крайне медленно,- напомнил я ей.- При этом температура на поверхности постоянно высокая, без резких перепадов и контрастов. Это и разрушает каменные породы на земле, вкупе с водой. «Gutta cavat lapidem»,- напомнил я ей.- «Капля камень точит». Но этого не происходит на Венере.

Кивнув, она спросила:

- Телескопы записывают все это?

В десятый раз я проверил инструменты, компьютер и прогнал на экране контрольные перезапуски сенсоров. Все работало просто прекрасно, записывая каждый бит и байт данных: оптика, инфракрасное излучение, гравиметрические приборы, даже нейтронный спектрометр оказался запущен, хотя с такой высоты вряд ли можно было что-то заметить на поверхности.

Вот уже несколько часов мы наблюдали ландшафт, разворачивающийся перед нашими глазами. Как только «Люцифер» перешел границу солнечного пятна на затемненную сторону Венеры, мы смогли осмотреть грунт во всех деталях. Он светился изнутри и казался раскаленным, как и предполагалось.

- Кажется, будто мы приближаемся к поверхности ада,- признался я.

Маргарита ответила спокойным голосом:

- Только не видно ни одной обреченной души.

- Еще бы,- услышал я свой ответ как будто со стороны.- Потому что они еще не высадились на планету. Ведь это мы - обреченные души. Когда мы опустимся на эту планету, нас сможет спасти только чудо.

* * *

Мы провели в обсерватории уже почти восемь часов. Время подходило, и вот из интеркома раздался сглаженный компьютером голос:

- Составу третьей вахты занять свои места в течение пятнадцати минут.

И тут я понял, что зверски проголодался. И все же мы с Маргаритой неохотно оторвались от наблюдательных портов, словно боялись упустить что-то, несмотря на то что не видели ничего, кроме раскаленной каменной пустыни.

По никаких следов кораблекрушения.

Мы были слишком высоко, чтобы различить останки «Фосфороса», однако я надеялся на телескопы и их электронные ускорители, сервомоторы, которые могли заметить следы аварии. Потом мне вдруг пришло в голову, что мы запросто можем напороться и на то, что осталось от «Геспероса». Может быть, где-нибудь среди раскаленных камней нас поджидает облаченное в скафандр тело Родригеса.

Мы заглянули по пути на камбуз, чтобы наскоро перекусить, а затем я направился на мостик, оставив Маргариту у двери в ее каюту.

- Я все же не теряю надежды найти что-нибудь интересное для биологии на этой высоте,- сказала она мне.- Хотя сомневаюсь, что в такой жаре может выжить хоть что-нибудь.

Я выдавил улыбку:

- Твое последнее биологическое открытие едва не погубило нас.

Она не нашла в этом ничего смешного. Маргарита поникла, и тут я мысленно отвесил себе подзатыльник: ведь я снова напомнил ей о том, что ее мать погибла.