Пока я здесь - Лариса Романовская (2022)

Тай не ответила.

Мы сейчас стояли сбоку от стеллажа, рядом с треугольным столом. На нём корзинка с вязанием. Розовая пряжа, белые спицы… В кресле сидела женщина, вязала носок. Я такое только в детских книжках видела… Женщина заметила, что я на неё смотрю, и перестала вязать. Облизнула губы, тихо спросила:

– Сколько?

Я помотала головой. И сразу уставилась на поверхность стола. Чёрная, как на столе в кабинке канатной дороги. Столы… Они здесь всегда со скатертями или чёрные, никогда не белые. Почему?

Я шёпотом спросила.

Тай ответила тоже шёпотом:

– Чтобы не использовать их как экран. Не отражать напрасно.

– Поэтому они треугольные или круглые, да?

Она пожала плечами. Но, наверное, могла бы и вслух сказать, на нас больше никто не обращал внимания. Люди смотрели на экран. А там ничего не было, просто разводы, как плёнка на остывшем чае.

И я могла бы показать на здешнем экране отрывок мюзикла. Чтобы не одна Тай знала: сказки бывают не только для малышей! Взрослым тоже нужно красивое.

Мы вышли во дворик… Сели возле мальчика с котёнком.

– Видишь, как им сейчас? Это из-за тебя. Ты нам рынок уронила.

– Я?!

– Ты и те, кто от вас. Ты же не первая оттуда.

Я не понимала.

Тай стала объяснять про энергетический и экономический кризис. Я про это слышала там у себя. Я уже давно понимаю наш мир через тот. Мне понятнее то, что происходит у нас, потому что там мне про это объяснили. Только вот у нас и там – это где? Я уже не знаю, где я настоящая. Без разницы. Важно, что здесь сейчас кризис и инфляция. Такая энергия как у меня слишком дорого стоит.

– Там же ничего особенного.

– Твои эмоции другого качества. У нас такими сильными только про смерть бывает. Как у Тьмы.

Оказывается, Тьма всё время сдавала историю смерти своего ребенка. У неё было двое детей, Тай и ещё одна девочка, годом старше, у нас таких называют «погодки» и «ирландские близнецы», а здесь «грибочки». Тай не помнит свою сестрёнку. Видела её только в воспоминаниях Тьмы… своей мамы. У мамы Толли тоже такое было, тоже страшное, тоже беда с малышом, но она не сдаёт эти воспоминания никогда. Боится зависимости. Зато она контролирует тех, кто сдаёт. И обязательно водит их в дом милосердия. Для других детей.

– Почему дети умирали? У вас высокая смертность?

– Сейчас уже нет… Когда появился новый ресурс… Такие как ты. Кому повезёт такое сильное словить, легко выздоравливают и ещё долго ничем не болеют… Ты же знаешь, мы этим лечимся. Иногда люди завещают свои последние воспоминания для лечения других. Но чаще продают. Предсмертные – очень сильные.

– Дорогие?

– На набережной можно купить за пятьсот, за заливом триста, в милосердном доме – за тысячу… Чтобы ты понимала: я за свою комнату сотню в месяц плачу.

У меня не получалось подсчитать. Дом. Тепло в доме. Электричество. Безлимитный интернет… Ой, его нет… Надо в чём-то ещё измерить, что есть у них и у нас. Всё, кроме кофе. Молоко? Мясо? Ботинки? Мы с Тай типа одного возраста, но она взрослая. А я нет.

– Дым, погоди! На самом деле ты можешь к нам не ходить. Если не хочется. Реши для себя, что ты больше не хочешь, и всё… Это ведь вам, таким как ты, вредно на самом деле. Я не вру. Если долго сиять, то быстро потухнешь. Или здесь останешься навсегда, как…

– Как кто?

– Ну неважно.

Непонятно, о чём ещё спрашивать. Стоим друг напротив друга, у меня на платье капелька, у неё под платьем ключик…

Мы разные. Почти как враги. Соперники.

– Значит, Юра меня первый нашёл, поэтому я попала к Ордену Милосердия. Так?

– Ну а как иначе. Набережная – это их территория. Граница по холму. Если бы тебя у нас выкинуло, ты была бы нашей…