Полиция памяти - Ёко Огава (1994)

Не желая сдаваться, я раскапываю гору, пытаясь выудить что-нибудь из ее недр. Но стоит мне потянуть за очередную находку, как вся груда с диким скрежетом перекашивается: еще движение — и она рухнет, похоронив меня под собой.

— Не изводи себя! — говорит он спокойно, все еще глядя на секундомер. — Ни одна из них уже не сможет напечатать ни буквы…

И тут наконец я замечаю очень простую вещь. В этой комнате нет вообще никакой бумаги. Не только страниц для печатания; не на чем нацарапать даже простой записки. Какой же смысл искать в таком месте работающую машинку?!

Как только я понимаю, что больше никаким способом моих посланий не передать, все невысказанные слова закипают в груди и начинают душить меня изнутри.

«POCHINI ZHE EYO SKOREE!» — выбивают в воздухе мои пальцы. Но не находят упора и просто болтаются в пустоте. Не в силах больше терпеть, я выхватываю из железной кучи свою машинку и с грохотом выставляю на стол перед ним.

Почему ты не хочешь ее починить?! Что с ней не так?? Если я не смогу с тобой говорить, я сойду с ума!!

Вцепившись ему в плечо, я изо всех сил пытаюсь сделать такое лицо, чтобы он услышал меня.

Его пальцы наконец замирают. Он вздыхает — протяжно и глубоко. Заворачивает свой секундомер в бархатную тряпицу, кладет на стол.

— Твой голос уже не вернется к тебе, — произносит он.

Что он хочет этим сказать, я не понимаю. Проблема-то сейчас не в голосе, а в машинке…

«EYO UZHE NE POCHINIT’?» — выстукивают мои пальцы на клавишах. Но, как и прежде, ни одна из литер даже не шелохнется.

— Теперь твой голос хранится в этой машинке. Он не сломан. Просто его миссия завершилась, и он запечатан здесь.

Запечатан… Запечатан… Запечатан…

Удар за ударом это слово разносится по закоулкам моего тела и никак не желает затихнуть.

— Взгляни, — продолжает он. — Грандиозное зрелище, ты не находишь? Целые горы отзвучавших свое голосов! Никогда больше от них не завибрирует воздух. Все они хранятся здесь, обеззвученные и обессиленные, в ожидании полного исчезновения. А сегодня к этим голосам присоединился и твой.

Небрежно, одной рукой он стаскивает мою машинку со стола и швыряет ее туда же, откуда я ее вытащила. Железо лязгает по железу — так, словно захлопывается толстенная дверь, отрезая моему голосу любые пути к побегу.

Зачем? Зачем ты все это делаешь?! — лепечу я уже одними губами.

— Глупышка… Не понимаешь? Тебе больше не нужно тратить силы на болтовню!

Его левая ладонь зажимает мне рот. От нее веет холодом и каким-то металлом, вдруг замечаю я. Так вот как он пахнет, его секундомер…

— Ты скоро вообще забудешь, что у тебя когда-то был голос, — продолжает он. — Сперва, конечно, растеряешься с непривычки. Будешь шлепать губами, вот как сейчас, клянчить машинку или блокнот. Но очень скоро поймешь, что все это бессмысленно. Что производить слова нет никакой нужды. Что все в порядке и больше не о чем волноваться. Ведь ты наконец-то стала только моей.

Его пальцы расползаются от моих губ к щекам, соскальзывают к подбородку. А затем спускаются еще ниже и долго, задумчиво поглаживают каждую ложбинку на моем горле. Словно проверяют, действительно ли голос, который там был, исчез навсегда.

Я хочу закричать что есть силы, как можно громче. Оттолкнуть его прочь и убежать из этой комнаты со всех ног. Но лишь застываю, как деревянная, не в силах пошевелиться. Касания его пальцев обездвиживают меня, точно проволока, виток за витком.

— Теперь понимаешь, почему я стал учителем машинописи? — спрашивает он, не переставая ласкать мое горло.

Нет… Я ничего не понимаю! — мотаю головой, но его пальцы не исчезают.