Полиция памяти - Ёко Огава (1994)

Однажды я увидела, как он болтает в саду со студентками. Издалека он и правда выглядел очень умным и элегантным, все девушки были от него без ума. Но во что он превращается здесь, под шпилем этой чертовой башни, знала лишь я одна.

— Что бы и как бы ни соблазняло тебя, смотреть на клавиатуру нельзя, — вдруг донесся до меня его голос. — В этом — главный секрет на пути к совершенству. Клавиши нужно искать не глазами, а пальцами!

Они говорят о машинописи, сообразила я. Голоса их звучали отчетливей, чем обычно. Словно ветер специально прорвался сквозь щель позади циферблата, чтобы донести эти слова до моих ушей.

Одна из студенток — с короткой стрижкой и болтающимися сережками — обернулась и что-то сказала ему в ответ.

— …………!

Голос ее звучал так же громко. Но я не уловила ни слова. Будто ветер, снова задув на свой обычный манер, пронес ее голосок мимо башни и растворил в небесах.

— А ты закрой глаза и попробуй ощутить пальцами всю машинку целиком, — продолжал он. — Расположение каждой клавиши, форму каждой литеры и каждого рычажка, толщину валика и так далее — запомни все это пальцами до последнего уголка.

Он говорил ей точь-в-точь то же самое, что когда-то объяснял и мне. Слово в слово.

— …………!

— ……?

— …………………!!

Сразу несколько девиц затараторили одна за другой. Но ни единого осмысленного словечка я не разобрала.

— Начиная со следующего урока, — объявил он, — любую из вас, кто посмотрит на клавиши, я буду наказывать. Идет?

— ………………

И я снова не поняла, что они ответили.

Он хлопнул в ладоши, и девицы отшатнулись от него с дружным воплем то ли ужаса, то ли веселья.

Вот тут-то я и поняла. Я больше не могу понимать никаких слов, кроме тех, что говорит он. Все остальные слова на свете звучат для меня как беспорядочные аккорды, взятые на расстроенных инструментах, не более.

Но это доказывает лишь одно: мое существо деградирует. Все части меня, которым нет применения в этой комнате, исчезают одна за другой. И так будет продолжаться до тех пор, пока я не впишусь в эту комнату идеально.

Даже если бы я и могла, убегать отсюда, пожалуй, уже слишком поздно. Моя деградация зашла чересчур далеко. Теперь сделай я хоть шаг за этот порог — и мое тело наверняка превратится в груду мелких, не связанных между собою деталей.

Единственное, что сдерживает их вместе, — это он.

Его пальцы и больше ничего.

Вот почему и сегодня вечером я сижу и жду, когда его шаги зазвучат на лестнице по ту сторону запертой двери.

* * *

После той жуткой зачистки я долго не решалась спуститься в убежище. Как и прежде, я приносила R еду или воду, и наши глаза встречались, но дежурные диалоги вверх-вниз через люк сократились до пары слов. Я все пыталась придумать какие-нибудь объяснения, почему не спускаюсь к нему, но в итоге просто закрывала крышку люка, так ничего и не сказав.

Шок от ночного вторжения лишь усиливался день ото дня. R теперь почти не улыбался, а еду все чаще оставлял недоеденной. Может, его терзало, что сразу после зачистки я совсем расклеилась и не дала ему объясниться? Каждый раз, закрывая люк, я придерживала тяжелую крышку на пару секунд — в надежде, что хоть напоследок он вспомнит какие-то невысказанные слова. Но он, как правило, или сразу садился за стол спиной ко мне, или с головой зарывался в постель.

Я же просто места себе не находила от одной простой истины. Как ни крути, а ведь теперь не осталось никакого шанса на то, что он отодвинет засов, откинет крышку и выкарабкается из-под ковра, чтобы прийти ко мне! Конечно, подобный шанс сводила к нулю сама его ситуация; но сколько я ни твердила себе об этом, в голову так и закрадывалось подозрение, что он просто меня избегает.