Эйфанн скорчил гримасу, оставшуюся для Арена непонятной: чисто сардское выражение лица, ничего не говорящее постороннему.

— Люди теряют вещи. Я нахожу. Когда могу, краду. — Он изобразил, как мечет камень из пращи. — Вороны.

Арен взглянул на предметы, собранные Эйфанном, и невольно задался вопросом, не принадлежали ли эти сигары сначала ему, а потом Грабу.

— Ты крадешь из тайников?

Эйфанн кивнул.

— Еще у мертвых беру. И в поварне. Опасно.

— И тебе хватает?

— Сарды крепкие. Убить трудно.

«Да я вижу», — подумал Арен.

— И все это время ты был один?

Эйфанн помотал головой.

— Есть и другие?

— Они есть, ты не можешь увидеть.

Арен нахмурился. Оссианским языком Эйфанн владел неуверенно. Сарды считались замкнутым народом, многие из них даже не пытались овладеть чужими языками. Мальчишка прилаживал оссианские слова к грамматике родного языка, из-за чего временами его было трудно понять.

— То есть ты не хочешь мне их показывать?

Эйфанн хихикнул.

— Ты не можешь увидеть! В могилах они! — Он в очередной раз хлопнул себя по груди: — Идрааль.

Арен засомневался, в своем ли уме его новый знакомец. Впрочем, от такой жизни недолго тронуться. Он решил перейти к цели своего прихода.

— Ты знаешь, как отсюда выбраться, Эйфанн?

Мальчишка с неуверенным видом помотал головой.

Арен подался вперед:

— А я знаю.

Эйфанн не ответил, только посмотрел на него ярко-зелеными глазами.

— Хочешь пойти со мной? — предложил Арен.

Эйфанн помотал головой. Арен удивленно нахмурился.

— Не хочешь?

Эйфанн закусил губу.

— Там, снаружи, — неизвестность. Здесь я выживаю. Питаюсь. Там — никто не знает.

— Ты питаешься воронами! Нельзя же вечно воровать, прятаться и есть сырую воронятину. Это не жизнь.

Эйфанн молча принялся приводить в порядок свои боеприпасы, укладывая камушки опрятной горкой. Как будто рядом не было никакого Арена.

Арен с недоверием наблюдал за ним. Он ожидал, что мальчишка запрыгает от радости, узнав о возможности выбраться отсюда. Неужели Оборвыш и впрямь предпочтет жить, как прежде, ковыряясь в отбросах и прячась от кроданцев?

— Ты боишься, — сказал Арен. — Боишься перемен, боишься оставить известный тебе мир.

Эйфанн помотал головой с упрямством человека, который внутренне согласен с услышанным.

— Я буду за тобой присматривать. Обеспечу тебе безопасность, если пойдешь со мной. — Арен протянул ему руку. — Просто будь смелее.

— Зачем? — огрызнулся Эйфанн. Лицо его сделалось суровым и подозрительным. — Ты приходишь на кладбище, ты поешь. Зачем?

Арен опустил руку, поскольку Эйфанн явно не собирался ее брать.

— Я пришел просить тебя о помощи, — сказал он. — А взамен хотел предложить тебе возможность выбраться на свободу.

— Возможность умереть, — буркнул Эйфанн. — Лучше здесь.

Арен почувствовал, как из-за излишней настойчивости теряет расположение мальчишки, и обругал себя за глупость. Стоило действовать осторожнее.

— Извини. Ты прав. Лучше здесь. Но не для меня. Я хочу выбраться отсюда. Я и мой друг.

— Так иди! — Эйфанн метнулся в угол пещеры и с головой забился под одеяла, словно птенец в гнездо.

Арен остался стоять на месте, рассеянно потирая руки; по пещере тонкой струйкой распространялся едкий запах горелого масла. Вид Эйфанна, зарывшегося в свое убежище, внушал ему жалость. Арен подозревал, что его воображаемые друзья — неважная компания. Но ему нужна была помощь Эйфанна: она составляла существенную часть плана. Он смягчил тон и заговорил снова:

— Эйфанн.

— Иди! — глухим голосом ответил тот.

— Не могу, пока ты мне не поможешь.

Эйфанн разразился потоком ругательств на родном языке. Переливчатый, певучий язык сардов плохо подходил для проклятий: даже злость звучала у них музыкально.