Ничего интересного - Кевин Уилсон (2019)

И нас никто не трогал. Никакой Мэдисон. Никакого Джаспера. Никакого Карла за углом. Я не замечала вокруг ни садовников, ни горничных. Мы жили в собственном мире, хоть я и знала, что это временно. В конце концов нам придется придумать какой-то способ вывести детей в реальный мир. Я представила, как в будущем они будут сидеть за огромным столом в той огромной столовой того огромного особняка, есть яйца бенедикт или еще какую-нибудь хрень, пока их отец будет выискивать для них в газете счет вчерашнего бейсбольного матча. Я представила, как они прогуливаются по библиотеке, выбирают книги — книги, которые мы сможем взять домой с уверенностью, что они не вспыхнут спонтанно, что нашему читательскому билету ничто не угрожает, боже упаси. Представила, как они живут в особняке, потом уезжают в школу, потом возвращаются. Представила, как они будут спать в другой постели, не моей. Где в это время буду я? Где-то далеко, так ведь? Ну, если мне удастся обеспечить детям настолько нормальную жизнь, я буду им уже не нужна. Я не могла понять, радует меня эта мысль или печалит, а потом почувствовала себя идиоткой, потому что вот сижу и переживаю о своем будущем успехе, а между тем мне предстояло сделать это с детьми, которые время от времени полыхали огнем, так что это все вряд ли вообще когда-то произойдет. Я уже воображала себе мир, где ни разу не облажалась, где справилась с возложенной на меня задачей. Как же мне добраться от этого мира до того?

Пока дети плавали, я вылезла на берег и набросала в блокноте возможные варианты. Мой список выглядел так:

Асбест?

Одежда для гонщиков?

Мокрые полотенца?

Медитация?

Брызгалки / садовый шланг?

Жить в бассейне — возвести крышу?

Огнетушители — безопасно для кожи?

Снотворное? Таблетки от тревоги?

Психотерапия (конфиденциально)?

Исключить острую пищу?

Исследование спонтанного возгорания человека — передача «Очевидное — невероятное»?

И так далее и тому подобное. Если бы кто-то нашел этот блокнот, решил бы, что я сумасшедшая, что я собираюсь поджечь кого-то, а потом немедленно потушить. Но это выглядело так по-научному. У меня были дети. Они загорались. Я должна была сделать так, чтобы этого не происходило. И вот еще: люди не загораются без причины. А если загораются, то либо умирают, либо покрываются ужасными шрамами. Так что я придумывала решение, по сути, несуществующей проблемы. Пока меня хватало только на то, чтобы готовить детям сэндвичи до тех пор, пока им не исполнится восемнадцать, пока мы все не скукожимся от обезвоживания и не исчезнем с лица земли.

— Смотри! — позвала Бесси, и, обернувшись, я увидела, что она показывает на особняк.

Я посмотрела.

— Вот там! — крикнула девочка.

Из одного из окон второго этажа за нами наблюдал Тимоти. Он, я сейчас не шучу, глядел на нас через свой собственный маленький театральный бинокль, как будто мы все находились в каком-нибудь гигантском лондонском оперном театре. Стоял неподвижно, рассматривая детей, и это было настолько жутко, что я в конце концов отвела взгляд — как раз вовремя, чтобы заметить, как Бесси со злобным выражением лица показывает ему средний палец.

— Эй, да не расстраивайся ты так! — вскрикнула я и тут же почувствовала себя занудой — можно подумать, моя тревога заразна. Нужно было оставаться классной. Я классная, по крайней мере, я их в этом уверяла.

Когда я снова посмотрела на особняк, Тимоти исчез.

— Не надо посылать его подальше, ладно? — сказала я Бесси. — Это твой брат.

— Сводный, — уточнила Бесси, как будто для нее это было все равно что прапрапрапрапрадядя.

— Все равно не надо.

— Да он наверняка не знает, что значит средний палец, — заметила она, и Роланд встрял:

— Это значит «отвали!»

— Нет, это значит «пошел ты», — раздраженно поправила его сестра.

— Да ладно вам, ребят, — сказала я. — Хотите сока?

— Нам скучно, — заныл Роланд.