Ничего интересного - Кевин Уилсон (2019)

Он был полностью охвачен огнем, не искрами, не маленькими язычками — полноценным пламенем. Мэдисон закричала, уронив малыша на землю, вне поля зрения камеры. Ее платье дымилось, тонкие струйки дыма поднимались над ней. Джаспер, кажется, не понимал, что происходит, продолжал смотреть в будущее, как будто, повернувшись, продемонстрировал бы слабость, как будто с этим должен был разобраться кто-то другой. Но Мэдисон уже кричала по-настоящему. Рядом появился Карл, снял пиджак и хлопнул по земле, где, как я себе представляла, горел Тимоти. Наконец камера немного пошевелилась, отрегулировавшись так, что Джаспер теперь был не виден, кому он вообще нужен, а в кадре оказался Тимоти — он как будто присел на землю и горел, так прекрасно, блестяще горел. Слышалась какофония голосов, но над шумом раздался голос Джаспера, искаженный и злой, снова и снова выкрикивавший имя Мэдисон.

— Офигеть! — одновременно сказали Бесси и Роланд.

И тут, как по волшебству, Тимоти перестал гореть. Он был в порядке. Даже улыбался, и ни волосинки не выбилось из его кудрей. Карл закутал его в куртку и поднял на руки, а какие-то люди в костюмах и солнечных очках как бы заблокировали их, и все они побежали к такой длинной череде одинаковых черных машин. И машины поехали. И все закончилось. На канале вернулись в студию, где какой-то человек в твиде, с таким лицом, будто только что проглотил яд, издал сухой шипящий звук, словно никто не видел только что горящего ребенка, и сказал: «Сегодня исторический день, когда Сенат подтверждает назначение…»

Я посмотрела на детей и в ту же секунду почувствовала, как температура в комнате слегка меняется. Они застыли как статуи, глядя на экран огромными глазами. И я увидела, что, даже несмотря на номекс, они начинают гореть.

— На улицу! — закричала я, потому что знала, что сейчас гребаные дыхательные упражнения не помогут.

Я знала, что будет дальше. Но дети не двигались и уже начали дымиться, и воздух запах химикатами, стал плотным и едким.

— Бесси! — закричала я. — Роланд! Пойдем, детки. Пошли на улицу.

Я потянула их за собой, и они, казалось, наконец-то пришли в себя. Послушно потопали со мной к входной двери, и мы выбрались на улицу, погода была такая ясная, такая прекрасная. Солнце стояло высоко в небе. Бесси и Роланд встали на газон. И засмеялись. Просто захохотали. И на них было трудно смотреть, такие они были яркие — белый ослепительный свет. И потом тоже загорелись, таким ярким красно-желтым пламенем. Они стояли и горели. И я была счастлива. Я знала, что с ними все в порядке. Я знала, что им ничто не может причинить боль. Трава почернела у их ног, и воздух вокруг замерцал. Это было прекрасно. Они были прекрасны.

В доме снова, и снова, и снова звонил телефон, но я не шевелилась. Я подняла голову: на другом конце лужайки на заднем крыльце стояла Мэри, наблюдая за детьми, совершенно спокойно, как будто следила за птицами у кормушки. Я помахала ей, и она, помедлив пару секунд, помахала в ответ.

Дети бегали кругами, пламя тянулось позади шлейфом и опускалось на землю, где трава на секунду загоралась и начинала тлеть. Они горели и горели, как будто были вечны. Но я знала, что этот огонь стихнет, что он исчезнет, вернется внутрь детей, где бы он ни прятался. Я знала, что скоро они превратятся в близнецов, которых я так хорошо знала, с их странными телами и замашками. Я не пыталась их поймать или потушить. Я позволила им гореть. Я сидела на крыльце, любовалась прекрасным днем и смотрела, как они полыхают, потому что знала, что, когда все закончится, когда огонь исчезнет, они вернутся ко мне.

Одиннадцать