Герой - Роберт Сальваторе (2016)

Мысль о том, что все это время с ним играли, что его гонители получали огромное удовольствие, заставляя его без конца ходить по кругу, преследовала его и здесь, в этом месте, в комнате со свечой. Он покатал огниво в пальцах, не зная, стоит ли продолжать. Ему хотелось испытать свои силы, но, с другой стороны, он не желал демонстрировать своим тюремщикам — именно так он сейчас смотрел на монахов — зрелище, которое они, очевидно, желали увидеть.

Но он не в силах был сопротивляться и поэтому чиркнул огнивом и, присев на пол, зажег свечу. Дзирт был твердо намерен довести дело до конца, доказать себе, что он в состоянии обрести покой, место, где можно предаваться безмолвной медитации, место, где мучители не достанут его.

В течение первых нескольких минут ему казалось, что он может пребывать в такой позе вечно. Ему вовсе не казалось трудной задачей сидеть так, когда он расслабился, сложил перед собой руки. Он пристально смотрел на свечу, позволил ее свету увести его вглубь — не вглубь свечи, а вглубь собственной души.

Вскоре у него заболела спина, мышцы жгло огнем.

Он усилием воли преодолел боль, упрямо сохранял неподвижность.

Время текло незаметно, оно не имело значения. Он почувствовал дискомфорт, постарался погрузиться глубже в пламя свечи, глубже в себя самого. Ему причиняла боль не поза, в которой он сидел, а мысли о ней; он понял это после многих часов, проведенных с Афафренфером и остальными. Мышцы его были напряжены для того, чтобы удержать его в полной неподвижности. И именно это усилие, именно попытки стать совершенным мешали ему достичь совершенства.

Дзирт прекратил свои попытки, просто смотрел на пламя свечи, смотрел в собственную душу. Он думал только о своем дыхании и позволил ритму дыхания унести себя в иное место, где царил покой.

Он закрыл глаза, сам не сознавая этого. Его поза действительно была совершенной, расслабленной, сбалансированной, но он этого не чувствовал и не видел.

Дзирт нашел место, где не было ничего, и там находилось его святилище, убежище, укромный уголок, там царил безмятежный покой.

И Кэтти–бри была там рядом с ним, такая прекрасная, живая, любящая, и это было чудесно.

Она улыбнулась ему, и он увидел острые зубы хищницы, а потом она расхохоталась зловещим, скрежещущим смехом.

Дзирт попытался отогнать эту картину, и ноги у него снова заболели, мускулы напряглись.

Открыв глаза, он увидел свечу, на которой сконцентрировался; пламя ее бешено металось из стороны в сторону, и это лишь усилило его беспокойство.

Пламя металось от его собственного прерывистого дыхания, в то время как он пытался найти нечто ускользающее.

У него мучительно заболели ноги, и он сел на пол, тяжело дыша.

Он заметил, что свеча прогорела намного больше, чем во время его предыдущих попыток предаваться медитации, и все же дроу это достижение показалось ничтожным, не стоящим внимания.

Он нашел покой, убежище, тайное убежище, принадлежавшее только ему.

Мучители настигли его и там.

Никогда и нигде ему не будет покоя.

В этот момент Дзирт До’Урден понял еще более четко, чем когда–либо прежде, что он пропал. Едва передвигая ноги, он побрел в свою тесную комнатку и рухнул на соломенный тюфяк, всем сердцем желая, чтобы сон без сновидений пришел к нему и дал ему временную передышку.

* * *

— Ты достиг успехов в медитации, — обратился Кейн к Дзирту на следующий день. Магистр разбудил Дзирта рано утром, еще прежде, чем солнце показалось над восточным горизонтом.

Дроу уставился на монаха, не зная, что отвечать.

Дзирту было все равно, и он был совершенно уверен: сейчас ни один ответ не удовлетворит этого человека… или демона, неважно, кем или чем являлся этот так называемый магистр Кейн.

— Если бы ты принадлежал к ордену Желтой Розы, тебя называли бы безупречным братом Дзиртом, — сообщил Кейн.

Выражение лица Дзирта сказало монаху, как мало это значило для него.