Иезуит - Татьяна Герман (2021)

— Гордыня — плохой союзник, — важно ответил преподобный, — смиритесь, сын мой.

— Ох, святой отец, будь вы здесь, в клетке, в моем теле, а я — в вашем, что бы вы ответили, если б я посоветовал вам смириться?

— Благодарение Богу, такое невозможно.

— Почему вы так уверены, отец мой? — лукаво прищурился я. — Разве вы как священник не обязаны верить в чудеса?

— Я верю.

— Что ж, тогда я сейчас вознесу молитву, попрошусь в ваше тело, и, возможно, Господь явит нам такое чудо.

Священник снисходительно улыбнулся, а я поднял глаза вверх и пошевелил губами, делая вид, что молюсь. Вслед за этим я схватил его за руку и неслышно прошептал: «Твоя душа во мне, моя душа в тебе».

Привычное головокружение, пелена перед глазами — и вот я уже в сутане, а передо мной Иштван с выпученными глазами. То есть, конечно, священник в теле Иштвана.

— Что это? — просипел он.

— Чудо, отец мой. Благодарение Господу, оно свершилось.

Бедняга выглядел совершенно растерянным. Он рассматривал то себя, то меня и был совершенно сбит с толку.

— Но как же… как же? — бормотал он.

Я похлопал его по руке и мягко сказал:

— Прошу вас не волноваться, святой отец. Я скоро вернусь и снова вознесу молитву. Но, умоляю, сидите тихо, иначе чуда может не произойти.

Сказав это, я отошел от клетки и повернулся к Доротее.

— Я готов идти к графине.

Она повела меня по коридору. Когда мы дошли до кованой двери, я сказал:

— Будьте здесь, голубушка, никуда не уходите. И заклинаю вас именем Господа — не подходите к клетке, где заперт этот грешный юноша.

Дорка с удивлением кивнула, а я решительно толкнул дверь в покои графини.

И оказался в одной из самых красивых комнат, которые мне доводилось видеть. Стены, украшенные гобеленами, были искусно задрапированы темно-красным бархатом. Прекрасная резная мебель поражала своим изяществом. Стрельчатые окна были украшены ярким витражами со сценами из Священного Писания. Кованая люстра в виде колеса с двумя десятками свечей свисала с потолка на длинной железной цепи.

Эржебет сидела в кресле и смотрела в окно. Неподвижная, словно статуя, и такая прекрасная, что я невольно залюбовался ею. На ней было красное шелковое платье с кружевным воротником, а черные, как смоль, волосы прикрывал затейливый головной убор.

Клянусь, Джон, было мгновение, когда я дрогнул. Да и какой мужчина не дрогнул бы перед такой красотой? Пришлось напомнить себе об Агнешке и других убитых девушках, чтобы вернуть душе прежнюю суровость.

Я тихонько кашлянул, и графиня наконец обратила на меня внимание. Она подняла глаза, в них блестели слезы.

— Вас что-то тревожит, дочь моя?

— Присаживайтесь и выслушайте меня, отец мой, ибо я грешна, — еле слышно промолвила Эржебет и начала свой жуткий рассказ: — Беда в том, что с самого детства мне внушали, что главное мое достояние — это кровь. Я всегда помнила, что принадлежу к знатнейшему, древнейшему роду, что я аристократка до кончиков ногтей. Я привыкла гордиться происхождением и знала — что бы ни случилось, я буду выше всех, за исключением разве что короля, да и то весьма условно. Вы не представляете, святой отец, как дорожила я своими корнями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я слушал ее с некоторой растерянностью: какое отношение ее род имеет к убийствам? Впрочем, она скоро это разъяснила.