Дочь реки - Елена Счастная (2020)

Домаслав, не слишком высокий, скорее коренастый, стоял впереди своих ближников, а к нему уже спускался Ратибор. Поправил воевода пояс, разглядывая парней, один справнее другого — и улыбнулся приветливо. С готовностью он обхватил своей широченной ладонью запястье Домаслава, пожал, не жалея — тот выдержал. Пронеслась по небу закрывавшая Дажьбожье око тучка, и поток нестерпимо ярких, теплых лучей хлынул на светло-русую макушку Домаслава. Яркой зеленью вспыхнула его рубаха, аккуратно вышитая, с тонкими шелковыми лентами по краям рукавов и ворота. Парень поднял голову и встретился взглядом с Грозой, которая так и не успела спрятаться, увлеченная разглядыванием гостей. Она помнила его лицо хорошо, хоть и видела последний раз уж, посчитай, пять зим назад. Все такой же открытый, с чертами, больше на княжеские похожими: видно, что рода хоть и не самого старшего, но и не последнего. Домаслав улыбнулся широко, прищурился, словно светило само ослепило его. Гроза невольным жестом пригладила волосы. И до слуха отчетливо донеслись слова назначенного отцом жениха:

— Хороша у тебя дочь, Ратибор. И с другого конца княжества не жалко было бы ехать.

Парни все позадирали головы, чтобы воочию убедиться, так ли она хороша, как приятель их говорит. Загомонили одобрительно — и только строгий взгляд Ратши заставил их стать чуть серьезнее и смолкнуть хоть немного. Воевода махнул рукой Грозе, чтобы не глазела зря — и та вновь вернулась в прохладный полумрак горницы. И голову отчего-то вело. Наверное, от ясного теперь осознания, что слова отца, которые, наверное, казались чем-то несбыточным, шуткой, насмешкой ли Недоли, все же обернулись правдой. Вот он, приехал Домаслав — настоящий, красивый — кого обманывать. И смотрит на нее так, будто вчера только виделись и в тайне от родичей целовались у реки. Наверное, оттого, что знала Гроза его с самого детства. И близость эта, засевшая в самые глубины души, теперь поднялась взбаламученным песком со дна, затуманила взор, встала колючей пылью в горле, теплом в затылке. Обернулись все воспоминания теперь другой стороной, окрасились другими красками, повзрослев, отяжелев — и наверное, не будь Гроза той, кем быть ей кровь матушки назначила, она, может, и поняла бы сейчас, что отец сделал все правильно. Что он постарался для дочери так, как только мог.

Но Гроза все ж помнила, кто она есть. И что ждет ее дальше. А потому легкое волнение схлынуло так же быстро, как накрыло ее, оставив за собой только полосу пустого холодного берега: с обрывками былых радостей, теперь незначительных, хлипких, как лохмотья тины и тонкие веточки, что застревают в мокром песке.

Скоро прибежала и челядинка Риска, позвала скорее в общину: гостей приветствовать, чествовать, угощать самым лучшим, что водилось еще в остроге в ту пору весеннюю, когда прежние запасы на исходе, а следующих урожаев ждать еще долго.

Гроза прихорошилась, как могла: не позорить же теперь отца видом растрепанным и смурным. Челядинка помогла ей надеть поверх нижней рубахи верхницу нарядную, крашеную корнем марены, еще совсем новую, а потому яркую. С тонкой зеленой каймой шелковых лент по вороту и рукавам. Перехватила талию тканым пояском. Подвески бронзовые шумящие, прикрепила на грудь возле плеча. И нитку бус, бережно собранных с самой юности, с оберегами, не забыла.

И старалась она все ж больше для Ратши. Чтобы с гордостью он смотрел на единственную дочь, а не думал только о том, чтобы после ее отчитать за вид неподобающий.

Скоро она вошла в общину — и негромкий разговор мужей тут же стих. Все повернули головы в ее сторону: даже неловко стало, хоть Гроза и привыкла к вниманию. Да все считала, что сама она не больно-то его достойна: все чары материнские мужчин влекут. И сейчас то же чувство покоя не давало, от которого горько в горле становилось. И хотелось бусы с шеи сорвать, очелье скинуть и волосы растрепать, чтобы видно стало сразу, кто она такая на самом деле. Не ведьма, да немногим лучше нее.