Я уезжаю! - Дана Шварц (2018)

Накручивая зеленую прядь волос на палец, я несколько секунд смотрю на забитый уже под завязку чемодан, лежащий на ковре.

– Ладно. Тогда что они носят?

– Не знаю, – отвечает Лена. – Леггинсы? Юбки? Да, наверно, юбки. Там все выглядят моднее. Если не будешь носить туфли на каблуках и свитер, то они сразу поймут, что ты туристка. Или шарф! В Европе люди носят шарфы!

– Но у меня нет шарфа. Как насчет этого? – Я показываю ей свои кроссовки «Нью Бэланс». – Может, мне просто не брать спортивную обувь?

Я передаю их Лене. Та по какой-то непонятной мне причине обнюхивает их.

– А у тебя есть кроссовки… ну… посимпатичнее?

Я встаю, и от долгого сидения на полу у меня хрустят колени. Ведь я пыталась впихнуть половину шкафа в двадцатидюймовый чемодан. «У европейских авиакомпаний другие ограничения на провоз ручной клади», – со знающим видом заявила Лена.

– А эти?

С нижней полки шкафа я извлекаю свои Вэнсы. Они все расписаны несмываемыми маркерами. Почему-то в средней школе считалось, что исписанные строчками из поп-панковых песен кроссовки – это круто и модно. Словно питчер в софтболе, я замахиваюсь ботинком и со всего маху швыряю его в Лену.

– Ай!

– Да ладно, я знаю, что тебе не больно.

Подруга потирает невидимую шишку на руке.

– Немного больно. – Но тут же забывает о боли, как только замечает фразу на белой резиновой подошве. – Боже мой! «И ты звонишь мне вновь нарушить мой покой?» Это откуда? «Скрипт»?

Я забираю у нее кроссовку и пытаюсь уложить пару вдоль боковой стенки чемодана. Мне это удается только после того, как я перекладываю плащ.

– Ты же прекрасно знаешь, что это Тейлор Свифт. – И начинаю петь чуть громче нужного, придавая своему голосу притворное беспокойство и усиливая произношение: – «И ты звонишь мне вновь нарушить мой покой? Ты что-то там, лишь бы быть честным пред собой».

– «Так жесток», – подсказывает Лена.

– Ха! Я же говорила, что знаешь! Даже не притворяйся, что не пыталась отрезать себе челку, как у Тейлор.

Лена плюхается на живот.

– Боже мой, я думаю, что Ник отстриг себе волосы в прошлом году, потому что у него была самая ужасная прическа на свете. Погоди, сейчас найду фотографию.

Не успеваю я произнести хоть слово, как она уже достает из заднего кармана телефон. Пролистывает в «Фейсбуке» несколько старых фотографий Ника. Я видела их десятки раз: размытые снимки, где он в поло Холлистер с той самой уродливой прической, неровной на лбу и не скрывающей следы подростковых прыщей на лице.

Только я тянусь за телефоном, чтобы рассмотреть фото, как Лена отдергивает руку.

– О боже, прости меня.

– Да все нормально, – отмахиваюсь я, и это правда.

– Нет, ты просила не говорить о нем. Прости.

– Это было… – На минуту задумываюсь. – Несколько месяцев назад.

И тут в моем воображении Лена поворачивается ко мне и говорит что-то вроде: «Нет, я же вижу, что тебя это до сих пор мучает. То, что ты не встречалась с Ником, не означает, что у тебя не осталось к нему чувств. А я, как твоя лучшая подруга, должна это уважать». А в идеале: «Боже мой, забыла сказать: ты была так права насчет Ника! Он конченый кретин, каких мало! Эмоциональный вампир-паразит, который заставляет девушку думать, что она ему небезразлична, а потом переключается на другую, как только та его пальчиком поманит. И как я не замечала этого раньше? Теперь каждая девушка в школе узнает об этом, и с ним никто не будет встречаться».

Но вместо этого она перекатывается на спину и продолжает просматривать на телефоне «Твиттер».

– Честно говоря, ты насчет него права. Иногда я спрашиваю себя, зачем до сих пор хочу встречаться с таким придурком. Он же флиртует с другими у меня на глазах! Прости, тебе-то это знакомо лучше всех.