— Я тоже их родственник, ничего это не меняет, — мрачно вздохнул министр. Вера промолчала, он взял в руку свой пояс, стал смотреть на вышивку, поднял глаза на Веру, но она смутилась и отвела свои. Он иронично улыбнулся: — Я в детстве думал, что я самый важный человек в мире. Мне кланялись все, даже старики, даже в Карне, потому что я привык к этому в доме матери и от всех требовал. Однажды во дворце гулял с отцом, ему принесли срочное донесение, и чиновник, который принес, мне не поклонился. Я возмутился и потребовал объяснить. А отец меня поддержал, я не знаю, почему — может, веселья ради, может, у него был план. Но после этого мне все кланялись, в любой стране, на любом уровне, я был самым главным человеком в мире для самого сильного человека в мире, это почитание уровня "бог", а я воспринимал это как должное. Мать меня обожала, я был в вышивке весь с головы до ног, у меня было столько игрушек, что к некоторым я вообще ни разу не прикасался. Каждый день новый костюм, сотни налобных лент, тысячи… хотя детям их нельзя, это взрослое украшение. Но моей матери хотелось одеть меня роскошно, а в империи мужчины украшения не носят, допускается только браслет, обозначающий семейное положение, кольцо, обозначающее статус, (его нельзя купить, его дарит слугам правитель, а правителям — император), и налобная лента с пришитыми драгоценными камнями и узорами из металла, (она ничего не обозначает, кроме уровня доходов, ее теоретически можно всем), но это все носят лет с шестнадцати-восемнадцати, не раньше. Но моей матери было плевать, она ввела это в моду, потом еще лет десять богачи детей в золото одевали. А потом родился Георг — и все, она поняла, что я не сработал, и избавилась от меня. И после этого мне кланялись только когда отец рядом стоял, а это случалось все реже, у него появились другие заботы. Сейчас, конечно, ситуация изменилась… для всего мира, кроме женщин моей семьи. Они ради меня палец о палец не ударят.

— A ради Двейна?

Министр посмотрел на нее с сомнением, Вера улыбнулась:

— Ну он же им ничего плохого не сделал, он ни в чем не виноват, никаких планов он им не обламывал. Его история — сплошные слезы, столько лишений и испытаний, а в итоге он все-таки вырос отличным парнем, это такой подвиг. Можно надавить на жалость, может, растают. Что им терять? У них все равно нет других мужчин, если у вас не получится сын с первой попытки, они потеряют дом. Они же этого не хотят, даже ради того, чтобы потрепать вам нервы, не платить же за это такую цену.

Он задумался, качнул головой:

— Он был рабом, это клеймо на всю жизнь, он не войдет в дом как равный, никогда. И воспитания он не получил, и образования, и семьи у него нет, и денег нет, он дому ничего не даст, кроме самого себя.

— Он сам — это много.

Министр грустно рассмеялся, покачал головой, посмотрел на Веру и сразу отвел глаза, тихо сказал, поглаживая ее ладонь:

— Вы наивны как ребенок. Мир устроен не так, как вам хочется, все решают деньги и связи. Внебрачные дети — мусор, они никому не нужны. Я это почувствовал на своей шкуре, и я не хочу, чтобы это почувствовал Двейн. Я даже пробовать не буду, выкручусь как-нибудь по-другому, время есть.

Она не стала отвечать, погладила его ладонь так же, как это делал он, тропинка кончилась, затерявшись в траве, они развернулись и пошли обратно.

4.35.10 "Черный король"

Через время опять стали слышны крики, свист и смех, в просвете между деревьями Вера увидела двоих людей на вершине скалы, нависающей над морем, один целился в другого из револьвера. Выстрелил, все рассмеялись, Вера округлила глаза:

— Что они делают?

— Это игра такая, "черный король". Хотите, тоже пойдем сыграем?

— Что за игра?