Каменный ангел - Юлия Амусина (2021)

— Я хочу, чтобы ты сдержал свое прежнее слово, — почти прошептала ему на ухо.

— Может, подскажешь?.. Я столько лажи тебе нагнал, самому страшно становится… — он сделал попытку засмеяться, но только скорчился. Заряд новой боли пронзил меня наравне с самим Глебом. — Знаешь, я, вообще, бакланить не слишком люблю, но ты мне язык как-то развязываешь.

— Говори со мной, ладно? Не бросай меня, — я мягко провела ладонью по его щеке, спускаясь к подбородку, шее. — Ты обещал, помнишь?

— Помню.

Он больше ничего не сказал, и я, вновь поддавшись приступу мгновенного страха, обеспокоенно подняла взгляд на его лицо. И оторопела, заметив, что он улыбается. Его глаза были закрыты, но на разбитых губах вовсю играла знакомая ироничная улыбка.

— Глеб?

— Я люблю тебя, — его улыбка стала шире, и выглядело это в совокупности с закрытыми глазами и окровавленным лицом невообразимо жутко. — Плевать, что ты мне сейчас начнешь втирать, я все равно люблю тебя.

Все во мне перевернулось от этого простого признания, сказанного сквозь деланный смех, от того еще более серьезного. Я рассеянно смахнула ладонью слезы, нерешительно подалась вперед и нежно поцеловала его у самого уголка губ. Глеб больше не смеялся, напротив, его тело ощутимо напряглось, руки поднялись к моему лицу, ладони мягко обхватили мокрые щеки в бессознательной ласке, и это простое движение вдруг оказалось последней каплей, необходимой для того, чтобы на запустевший берег хлынули волны.

Из моей груди вырвался всхлип, и я, тесно прижавшись к Глебу, спрятала мокрое лицо у него на плече.

— Вер, ты чего? Не веришь, что кто-то может тебя любить? — он медленно провел ладонью по моей спине, хоть и заметно было, как трудно ему делать движения. — Давай, завязывай с этим, родная…

Он кое-как развернул меня за плечо, шершавыми от крови губами коснулся лба, короткими поцелуями пробежался по мокрой щеке, стирая мои слезы. И я потянулась ему навстречу, испытывая схожее желание найти успокоение в объятиях друг друга, использовать миг, быть может, последний, для того, чтобы без слов выразить то, что уже долгое время сдавливало грудь и заставляло тревожно сжиматься сердце. Я не могла найти правильных фраз в ответ на его признания, но он должен был понять…

Обхватив ладонью мою щеку, большим пальцем смахнув новый слезливый ручеек, Глеб нашел губами мои губы и поцеловал, сначала легко, едва касаясь, затем ворвался языком в мой рот, целуя жадно, яростно, больше не обращая внимания на свои разбитые в кровь губы. Его поцелуи в равной мере дарили как боль, так и ни с чем не сравнимое наслаждение, его дыхание наполняло мои легкие другим, живительным, столь необходимым сейчас воздухом. Я чувствовала, что моя дикая потребность в этом человеке выходит из-под всякого контроля, в нем был мой свет, моя неясная, призрачная надежда. С того дня, как впервые подумала о нем с едва заискрившимся интересом, я стала меньше изводить себя жуткими для любого нормального человека, но привычными для себя антиутопическими мыслями.

Глеб давал мне не один повод для того, чтобы продолжать топтать ногами землю, а теперь мы оба оказались в таких условиях, где от нас ничего не зависит.

Если он умрет, я тут же опущу руки и больше не стану бороться.

— Мы все делали неверно, — сказала, когда мы едва отстранились друг от друга, переводя сбившееся дыхание. Я бессознательно запустила ладонь в спутанные от крови волосы Глеба, прижалась губами к исцарапанной щеке чуть ниже уха.

— Что делать — не получается у нас так, как надо.

— Это все из-за меня. Я не умею жить, Глеб. Я могу только рушить свою жизнь.

— Знаешь, я делал то же самое, пока ты не попалась мне под ноги там, на дачке. А потом все как-то быстро завертелось, и что бы ты там сейчас ни болтала о своей жизни, мою ты раскрасила. Честное слово.

Он шумно втянул носом воздух и прикрыл глаза. Спустя пару секунд я вновь услышала его голос, развеивающий твердую тишину подвала.