Шиншилла - Юлия Чеснокова

- Хорошо, но тогда немедленно отвези меня на работу! Я не останусь ни на минуту в доме, где меня принимают за приживалку и оборванку, где унижают моё достоинство! У меня есть гордость, хочется тебе этого или нет! – прокричала я ему в лицо и принялась, при нем, снимать с себя пижаму, чтобы одеться в свои вещи. Сдернув с себя рубашку и штаны, я осталась в одних стрингах и взялась за перестегивание броши на блузку, которую собиралась натянуть. Пыхтя и злобно дергаясь, я бросила взгляд через плечо. Химчан стоял, как святой Себастьян у столба, пронзенный стрелами. Явно пригвожденный видимой картиной, на лице он изображал святую муку. Его плохо видящие глаза всё же были не слепыми, и едва ли не голую девушку он различить был в силах. – Что пялишься? Сам отказался! Вот и жалей, давай, дальше. Себя, правой рукой.

Я склонилась над стулом в поиске колготок и только заметила, что они упали под него, как почувствовала хватку на плечах, и резкое движение вертушкой отбросило меня на кровать. Тряхнув головой, я уставилась на Химчана, дрожащего, но забравшегося следом. Его губы что-то шептали и, мне показалось, что это было что-то вроде молитвы. Он конкретно переставал владеть собой, но его бешеный и бесноватый взгляд не испугал меня, а заворожил. Схватив меня за подбородок, он возвел моё лицо вверх, подставив губы под удобный для поцелуя угол. Впившись в них взглядом, Химчан маниакально изучал их, прицениваясь, но, простояв надо мной на четвереньках несколько секунд, он оттолкнулся и бросился к выходу.

- Одевайся, я жду тебя в гараже, у машины, – голосом, не изменившим ему, успокаивающимся, но отголосками похожим на одержимого, кинул он и вышел.

Мы полдороги молчали, и я бы желала выдержать до конца, но разве я могла? Для меня тишина – это отдельный вид наказания. Да и, к тому же, я была очень отходчивым человеком. Уже въехав в Сеул я жалела, что попросилась из особняка Херин и Химчана прочь. На разведенный нами скандал девушка вышла из своей спальни и спросила, куда мы собираемся, но мы тогда ещё молчали, ничего ей не объяснив. Взволнованная, она запереживала, но пока мы возились с отъездом, до неё дошло, что мы поругались. Незаметно от брата, она сунула мне в карман свою визитку и, пожав руку, шепнула на ухо, чтобы я была терпеливее с Химчаном, потому что он невыносим, но с этим ничего не поделать. Это я уже поняла, когда он, сорвавшись на какие-то мгновения, видимо, уже не мог простить себе этого и не хотел говорить со мной.

- И что, мы теперь враги на всю оставшуюся жизнь? – обратилась к нему я. Он игнорировал, как и предыдущие четыре мои вопроса ни о чем. – А, знаешь что? Можешь втаптывать меня в грязь таким своим отношением, сколько твоей душе угодно…

- Я не втаптываю тебя в грязь, – перебил он. Я сделала вид, что не обратила внимание.

- Ты же, верно, думаешь, что имеешь право делать другим людям больно? Не спорю, что твоё дело чем-то полезно. Бывшее дело. Но, должна заметить, профессия киллера научила тебя убивать людей безнаказанно. В том числе морально. Ты этого добиваешься? Чтобы я стала разбитой и жалкой?

- Ты ничего не понимаешь. Это для твоего же блага!

- Для моего блага я должна знать, что меня невозможно полюбить, а можно только жалеть? Для моего блага я должна тебя ненавидеть? Иди ты в жопу, Химчан! – крикнула ему чуть ли не в ухо я. – Я сама знаю, что и как мне лучше. И ненавидеть тебя не начну. Думаешь, я не могу ответить тем же? Знаешь, почему я не буду тебя ненавидеть? Потому что мне тебя тоже жалко!

Едва я договорила, как он, нажав на газ до предела, вцепился в руль с такой силой, что его пальцы стали мертвенно бледными. Я почувствовала, как в нем что-то изменилось, и уже потом всмотрелась в его лицо. На его глазах выступили застывшие слезы. Химчан… вот-вот заплачет? Я не верила увиденному. Он в миг превратился из того всезнающего и дерзкого гангстера в хрупкого и беззащитного.