Лепестки на ветру - Мэри Патни (1989)

— Не стоит считать себя таким уж праведником, полковник, — со змеиной вкрадчивостью заговорил Варенн. — Многие из полотен, которые вы по наивности считаете своими, тоже были присвоены вашей страной по праву сильного. Бронзовые кони Святого Марка, например, венецианцы украли из Константинополя.

— Не стану с вами спорить, — усмехнувшись, ответил полковник, — замечу лишь, что вы сейчас напоминаете мне объевшегося волка, рассуждающего о пользе вегетарианства.

— Согласитесь, — решил вмешаться Росси, — в истории каждой страны хватает эпизодов, связанных с разбоем, но только Франция сделала всю эту красоту общим достоянием. Даже беднейший из бедных может прийти сюда и поразиться величию человеческого гения.

— Не могу не согласиться, — мрачно ответил Ференбах, — что французы продемонстрировали миру самый основательный подход к тому, что иначе как воровством не назовешь. Вы изучали путеводители, выписывали специалистов по искусству, чтобы не ошибиться и отхватить самое лучшее. Император умудрился заставить Ватикан финансировать доставку в Париж шедевров из своей сокровищницы. Однако не стоит забывать и того, что сказал по вашему поводу Веллингтон: «Разбой всегда останется разбоем — это то, что добыто кровью невинных». Пакуйте, ребята, — добавил Ференбах, обернувшись к своим солдатам. — Франция не в силах удержать того, что вырвала из чужих рук.

Полковнику, пожалуй, повезло, что он сказал эту фразу в присутствии своих солдат, иначе ему бы не поздоровилось. Чаша терпения зрителей начала переполняться.

Окаменев от такой наглости, генерал с минуту в бессильной ярости смотрел на Ференбаха, но разум взял верх, и, круто повернувшись к полковнику спиной, Росси молча вернулся к жене и Рейфу с Мегги.

— Думаю, нам лучше уйти отсюда, — сдавленно проговорил Он.

Взяв супругу под руку, он провел ее к выходу мимо прусских солдат. За ним последовали Варенн и остальные.

Слух об инциденте в Лувре распространился с удивительной быстротой, и у выхода из музея уже собралась толпа любопытных. К счастью, арка, знаменующая собой великую победу, была пока на месте, как и венчавшие ее кони Святого Марка, как и величественная Венера де Медичи, гордо выступающая в сопровождении Аполлона Бельведерского.

Юноша в испачканной красками куртке, с грустью глядя на монумент, вздохнув, произнес:

— Хорошо бы, чтоб Веллингтон распорядился вывозить это все ночью, а то сердце может разорваться при виде того, как мы лишаемся своих сокровищ. Нет, только не при свете дня!

При всем сочувствии к художнику Мегги не могла не вспомнить о том, что и итальянцы, и немцы, очевидно, испытывали ту же боль, глядя, как топчут их национальную гордость и вывозят то, что принадлежит их народам по праву.

— Веллингтон занялся неблагодарным делом, — тихо сказал Рейф, подойдя к Мегги сзади, — его популярность среди французов сойдет на нет.

Росси повернулся к Мегги лицом. В глазах генерала застыла боль, та же боль читалась во влажном взгляде его жены, крепко державшейся за руку мужа.

— Простите, — сказал он, — боюсь, мы сейчас для вас — не самая лучшая компания. Прошу нас извинить, если мы уйдем немедленно.

— Конечно, Росси. До свидания, генерал, до свидания, кузина Флорина. Надеюсь, мы с вами еще встретимся, если обстоятельства позволят.

— Вся Франция разделяет ваше возмущение, генерал, — сказал Варенн, и эти слова были первыми словами графа после стычки с пруссаками.

Поймав полный понимания взгляд, которым обменялись Росси и Варенн, два сильных и способных человека, Мегги подумала, что Франция вновь сможет стать источником опасности для всей Европы, если роялисты и бонапартисты объединят свои усилия. К счастью, между группировками существовали достаточно серьезные противоречия, чтобы это могло произойти скоро.

После ухода четы Росси граф, обращаясь к Мегги и Рейфу, вежливо сказал: