Боярин - Роман Галкин (2017)

— Да нет же, Петр Александрыч. Наверное, я недостаточно четко выразил свою мысль. Разговор-то начался с того, что днем диверсии можно не опасаться. Вот я и объяснил ошибочность этой точки зрения. Вот — только не подумайте чего — я бы, на месте этих ночных убивцев спокойно выспался бы ночью, а утром переоделся бы в форму вашего гвардейца, да в суматохе, которая царила при отъезде, воткнул бы вам ножик под лопатку. Э-э, Петр Александрович! Я же чисто теоретически!

Вмиг покрасневший князь опускается обратно на диван и долго буравит меня взглядом.

— А ведь и получилось бы у тебя, — выдавливает он наконец.

— Поэтому не стоит пренебрегать мерами предосторожности, о которых заботится боярин Федор, — задумываюсь, надо ли добавлять к имени боярина отчество, но вспоминаю, что он называет меня только по имени и решаю — обойдется.

Какое-то время едем молча. Светлейший зыркает на меня из-под насупленных бровей и теребит бороденку. Хоттабыч, блин. Вырвал бы, что ли, волосинку, вякнул бы что-нибудь типа, «трах-тибидох», и оказался бы я в своем мире, в своей постели…

Пряча улыбку, опускаю взгляд на корзину и понимаю, что есть уже расхотелось. Сперва слева, потом и справа к дороге подступает лес. Обращаю внимание на густой подлесок. У нас вдоль дорог подлесок регулярно вырезается, дабы не стать причиной пожара. Здесь же таким делом не озабочены. Да оно и понятно — некому здесь кидать непотушенные бычки из окон автомобилей. Разве что непотушенную трубку кто из окна кареты выбросит. Кстати, а здесь вообще-то курят? Или табак еще не попал в Россию. И картохи на столе не было. Вот те на! Это что ж получается? Это я больше никогда не отведаю жареной картошечки? И кофе не попью?!

4

Засада

За окном слышатся встревоженные крики, мелькают всадники. Карета останавливается.

— Петр Александрович! — встревожено зовет подъехавший Федор.

Князь открывает дверь, и мы видим обеспокоенные лица боярина и находящегося тут же Алексашки. Вокруг с ружьями наготове суетятся гвардейцы.

— Что? — коротко спрашивает хозяин кареты.

— Дозор побили, — говорит Федор с таким выражением собственной вины, с каким обычно ребенок сообщает маме о разбитой вазе.

— Кто?

В ответ лишь виноватое пожатие плечами.

Князь делает попытку вылезти из кареты, но этому препятствуют подступившие к дверям боярин с княжеским денщиком.

— Поостереглись бы вы пока, Петр Лександрыч. Неровен час стрельнут из лесу, — говорит Меньшиков.

Опешивший от такого бунта подчиненных, Петр оглядывается на меня. По мне бы, лучше он остался бы в карете. Тогда бы и мне вылазить не пришлось. Не для того я черт-те куда попал, чтобы погибнуть от выстрела из кустов.

— Нет, ты слышишь, Дмитрий Станиславович? А? Я под вражескими ядрами стоял — не прятался. А от каких-то лесных разбойников хорониться буду?

— Извините, Петр Александрыч, а кто в империи дорогами заведует?

— Какими дорогами? — уставший стоять согнувшись перед дверью, князь присаживается на диван. — Как заведует?

— За стратегически важными дорогами, Петр Александрыч. За дорогами, которые являются артериями государственного организма. По которым передвигаются армии, перевозятся важные грузы, ездят государственные люди.

— Ямской приказ следит.

— Что-то не видно, чтобы этот приказ следил за дорогами.

— Как же не видно. Нешто в яме нас плохо встретили?

— В какой яме? — на этот раз спрашиваю я, ощутив при этом некое дежавю. Будто бы я уже задавал такой вопрос, вот только ответа не помню.

— В какой яме? В яме? — переспрашивает князь и заходится громким смехом.

Ну вот, точно такое уже было — и разговор про какую-то яму, и смех.

Продолжая хохотать, он снова поднимается и, оттолкнув денщика, спускается из кареты.