Пепел - Екатерина Бунькова (2017)

Утро Чистого дня я встретил с огромным нетерпением. Как и ожидалось, Лан не позвала меня с собой: встретив меня в коридоре, она молча накинула капюшон и прошла мимо. Я специально проводил ее взглядом, убедившись, что возвращаться за мной она не собирается. Люди в бело-серых хламидах прошелестели босыми ступнями мимо моих покоев. Хлопнули одни двери, другие, и дом погрузился в тишину. Я подошел к окну и стал ждать. Минутки бежали одна за другой, в саду опадали листья, а пушистые сережки распадались на семена и те, крутясь, опадали на землю. Солнце ползло по небосводу медленно, просто невыносимо медленно. Может, она передумала? Или перепутала сад? Вот же они — три свечи в канделябре. Или она думает, что они должны гореть? Но это же глупо — зажигать днем свечи.

Время шло. Я начал нервничать. А вдруг Лан все-таки вернется и захочет посидеть в саду? Впрочем, ерунда. Незачем себя накручивать. А вот Ирилла и вправду могла передумать. И зачем я только предложил Чистый день? Вдруг северяне все-таки не настолько свободно игнорируют традиции? Надо было ее вчера к себе позвать. Эх, побоялся, что она будет стонать: уж больно эти северянки дикие. Сейчас вот жди, переживай, придет, не придет…

Пришла. Ровно в полдень в саду замелькали знакомые черные волосы и хитрые глаза. Я сделал ей знак рукой, показывая, к каким дверям идти. Потом, шумно вздохнув и ощутив, как сердце принимается ломать мне ребра, открыл и впустил ее в свои покои. Щеки у меня горели, а руки дрожали от нетерпения.

Ирилла была в такой же хламиде, как и остальные, но эта убогая тряпка вовсе не делала ее целомудренной верующей. Северянка медленно приблизилась ко мне, покусывая губы и явно изнывая от желания, но сдерживаясь. Я тоже не торопился: хотелось как следует насладиться моментом. По телу волнами пробегали нервные мурашки, и почему-то хотелось орать и бегать по комнате. Ирилла медленно стянула с себя хламиду и бросила ее на пол, оставшись, в чем мать родила. Ее било дрожью нетерпения, но она явно предлагала мне начать самому. Я усмехнулся, подошел и укусил ее за грудь, как вчера. Ирилла ахнула, дернулась, но не от меня, а ко мне. Я попытался втянуть ее грудь себе в рот: безуспешно, разумеется. Она была слишком велика для меня. Но это было забавно. Примерившись так, я отпустил ее и принялся целовать грудь и шею Ириллы, нарочно оставляя темные следы: с Лан мне это и в голову не приходило, ведь ее нужно было беречь, а северянка мне ничего не запрещала. С ней можно было делать все, что угодно, и осознание этого будоражило.

Увлекшись, я сам не заметил, как Ирилла меня раздела. Перехватив инициативу, она сама начала покрывать мое тело поцелуями, начав с шеи и спускаясь все ниже и ниже. Добравшись, наконец, до интересовавшего ее органа, она опустилась на колени и в удивлении застыла с открытым ртом. Мне сразу вспомнилась Хель, и ужасно захотелось, чтобы северянка хотя бы поцеловала его. Я положил ладонь на ее затылок. Ирилла как будто услышала меня и осторожно коснулась нужного места сначала губами, а затем и языком — мягко так, словно боясь мне повредить. Я зашипел от удовольствия. По телу пробежалась волна дрожи. Лан так никогда не делала. Я ей такого даже не предлагал: язык не поворачивался предложить. А вот у северянки он поворачивался. Еще как. И поворачивался, и ласкал, и с интересом исследовал меня.

Но Ирилла все-таки была не Хель. Полюбовавшись мной некоторое время, она забралась на кровать и нетерпеливо подвигала бедрами, поглядывая на меня через плечо и кусая губу. Я снова вспомнил Лан: когда она так делала, всегда встряхивала головой, закидывая непослушные кудряшки на спину, но они все равно падали вниз непослушной волной. Тряхнув головой, я прогнал образ Лан прочь и поспешил насладиться своей первой официальной любовницей.