Калиновый мост - Ольга Горовая (2019)

Понимание своей неспособности хоть что-то изменить, как ни билась бы. Потому что против нее все в селе были, практически…

Вернее, нет. Не против, только выступить вопреки священнику боялись. Ни слова поперек не говорили даже те, кто годами к ее матери бегал за помощью и советом. И к ней тайком приходили… за что Зоряне только больше от тетки влетало.

— Это тетя требовала, чтобы я так волосы убирала, мне должно было быть больно. С детства… Когда разрешила их отпускать. А до того, первые года два после смерти мамы, кажется, постоянно брила меня. Говорила, что из меня это бесовство, что от ее сестры передалось, выйти должно. У мамы красивые волосы были, очень. И у меня такие же, с теми же всполохами, как каштан на солнце, так мама всегда говорила, я помню, несмотря на все, — улыбнулась, но больше грустно, вспомнив, как когда-то очень давно мама ее расчесывала и никогда не требовала волосы собирать. «Вольной гривой» оставлять разрешала. — А у тетки почему-то редкие и тусклые, серые почти, и не росли никак, что бы она ни делала. Косу заплести не могла. Странно, ведь одни родители. «Но она же ведьма», говорила про маму тетя Вера всегда, — просто рассказывала Захару, который не вмешивался и не спрашивал ничего, лишь стоял в одном из углов, будто сопровождая ее в этих воспоминаниях, поддерживая. Не жаловалась, а как вслух проговаривала, чтоб больше не забыть.

Но Зоряне от его молчаливого присутствия легче! Потому что теперь знала — все иначе может быть, и у нее есть сила, в которой нет ничего плохого! Этот мужчина открыл глаза, научил, показав пример и полюбив такой, какой она была.

В этот момент, словно в ответ на последние мысли, по ногам девушки потянуло холодом, пальцы… снова босые (а она и не обращала внимания до этого) враз замерзли. Оглянулась… Да, так и есть, на границе освещенного круга стояла бледная Юля в той же сорочке, что и в прошлом сне, только теперь подруга не говорила ничего, а настороженно косилась в угол, где в тени молча стоял Захар. И смотрела на Зоряну все с той же просьбой, читающейся в глазах, — поговорить с ее родными.

— Я помню, — тихо отозвалась она на этот не заданный вопрос в глазах умершей подруги. — Теперь я помню, Юля. И где их искать — тоже. Найду и расскажу, успокою… — с грустью пообещала, скорбя об утрате близкого человека.

Тень подруги кивнула, еще раз с опаской глянула в сторону Захара, так и не пытающегося приблизиться к ним или выйти на слабый свет свечей, и отступила назад, в темноту.

Семья Юли была одной из немногих, кто никогда не боялся вступиться за Зоряну, когда после воскресной службы батюшка не раз и не два племянницу примером выбирал, «показывая» неугодное богу «существо». Когда ее распекали за то, что не отрекается от прошлого, от матери-ведьмы, что упорствует и сама с «чертями» якшается, разговаривая с кошками и воронами, со свиньями и коровами…

Это не было правдой, ни с кем она не болтала… Просто всегда хорошо с животными ладила, с любыми. Вот и все. В чем здесь грех?! И ведь сам батюшка пользовался этим умением племянницы, как раз ее и заставляя живым хозяйством заниматься от кур до коровы, что они держали все эти годы.

Мать Юли, тетя Оксана, обычно прерывала подобные уничижительные «проповеди», громко и иронично комментировала самодурство и гордыню «некоторых», кому бы самому неплохо было вспомнить, что «божьему человеку» пристало… Иногда Зоряне казалось, что тетя Оксана и ходит-то на службы, лишь бы ее один на один с остальными не оставлять. А еще она верила ей. Не сомневалась, что иногда Зоряна видит и знает больше иных людей. Но не осуждала.