Грязная любовь - Меган Харт (2011)

Моя мать как будто не понимала, что отец умер, пока я не положила его руку и не встала. Она взглянула на меня сузившимися глазами и жестко, немного ехидно усмехнулась. «Трусиха», – говорил ее взгляд.

– Опять сбегаешь.

– Он мертв, мама, – холодно произнесла я, хотя и не хотела этого тона.

Мать взглянула на него и принялась завывать. Она причитала и голосила, как мифические банши – те самые, что появляются слишком поздно, чтобы предупредить человека о грядущей смерти, но вовремя, чтобы завопить, что ничего поделать уже нельзя.

В палату хлынули медсестры. Меня оттеснили, отодвинули, проигнорировали, чтобы начать свою суету. Мне было все равно. В этой комнате мне делать было нечего. Мои каблуки процокали по гулкой плитке холла. Я слышала, как сестры призывают мою мать успокоиться. Слышала обсуждения, не дать ли ей «чего-нибудь». Некоторое время спустя настала тишина, но к тому моменту я уже дошла до конца коридора и толкнула двери. Дэн сидел на диванчике цвета рвоты студентов после вечеринки в комнате ожидания и пил кофе из пластикового стаканчика.

При виде меня он тут же встал.

– Как он, Элли?

– Мертв, – без эмоций произнесла я. – А моя мать уже нацепила на себя новую роль долбано-истеричного призрака.

Лицо Дэна перекосилось, он потянулся ко мне, но я отступила.

– Мне нужно выпить.

Он протянул мне свой кофе, я качнула головой. Наши глаза встретились. Не знаю уж, что он в них прочел, поскольку мне сложно вспомнить свои чувства в тот момент. Если я вообще могла что-либо чувствовать. Кажется, я немного злилась, но помнится все смутно, словно смотрю в замутненную воду.

– Через улицу есть бар, – сказал Дэн.

– Прям как по заказу, – последовал мой обалденно остроумный ответ, но, как и в первый день нашей встречи, я позволила Дэну увлечь меня туда.

Казалось самым естественным выпить за упокой души отца джина с тоником – эту выпивку предпочитал он сам. До такой степени отупения я никогда не напивалась. Вдрызг, до чертиков. Или, пользуясь любимой фразой отца, которую он любил повторять до того, как алкоголь отбивал у него всякую охоту трепать языком, «изрядно нализалась».

Я помню, как мы шли в этот бар – уютненький пабик с названием «Кленовый лист», – а вот как из него выходила, не помню. Кажется, припоминаю, как мы долго бродили по темным улицам. Я пела. Впрочем, мне это могло присниться. Вот что я точно помню – это содержимое унитаза и стук крови в ушах, когда меня над ним выворачивало.

Не нужно обладать особым воображением, чтобы представить себе, каково человеку, вроде меня, которому не слишком-то уютно в обществе, даже когда он в полном порядке, не говоря уже о том, когда он абсолютно не в норме. То, что до такого состояния я довела себя сама, не могло служить утешением, а только вызывало у меня еще больший стыд. Я вряд ли сейчас так уж сильно отличалась от тех червячков, которых училась насаживать на крючок под руководством отца. Я материлась. И, откровенно говоря, подвергалась опасности утонуть в рвотных массах.

Дэн, который мог бы просто уйти – и я не стала бы его за это попрекать, – оставался со мной все время. Он принес мне имбирный эль и соленые крекеры, которые тут же вышли из меня обратно. Он удерживал мои волосы, чтобы они не падали мне на лицо, а затем нашел в моем ящике резинку. Он мочил и прикладывал мне на шею тряпки. Более того, он сидел и гладил мне спину, пока я либо плакала, либо меня рвало, а иногда все вместе.

Для того чтобы возникли избитые фразы, есть причина. Например, то, что время перед рассветом самое темное. Я узнала об этом, проведя всю ночь на карачках, раз за разом выворачивая кишки и утратив над собой всякий контроль.