Горячий ключ - Валентина Мельникова (2001)

— Надо ж, как получилось. Но вы не вините себя, Дима. Мы все немного расслабились, забыли про осторожность, за это и были наказаны. Жаль Аркадия Степановича, очень жаль! Надо перенести его к дороге и чем-нибудь накрыть. Я думаю, нам еще долго здесь придется пробыть, пока ребята вернутся…

— Вы считаете, что они вернутся?

— Я никогда ничего не утверждаю голословно, — сказал строго профессор, — и если делаю какие-то выводы, то только при условии, что они имеют под собой основание. Они вернутся, Дима, как только спасут Олю. Ты что, не понял еще? Там же Таранцев и Шевцов! — И Агнесса! — улыбнулся Дима. — Лихо эта дама оседлала вертолет! Вот ведь какие русские женщины! Вертолет, что коня, остановит, любой грузовик подожжет… Прямо по Некрасову, только в современной аранжировке.

— Это любовь, Дима, — задумчиво проговорил Каширский и повторил:

— Любовь! — Он посмотрел в сторону гор, за которыми скрылся вертолет, и, вздохнув, еще раз уточнил:

— Любовь, Дима! Без нее мы бы не победили!

Каширский принес из убежища еще одно одеяло. Они завернули в него тело Рыжкова и положили в тени валежины.

Профессор лег на спину и закрыл глаза. Дмитрий устроился рядом и вытащил из кармана записную книжку. К счастью, бандиты почему-то не забрали се, то ли не слишком она их заинтересовала, то ли просто читать по-русски разучились, подумал он со злорадством. Тупым огрызком карандаша Незванов попытался описать события последних суток, но без особого успеха. Грифель истерся настолько, что он с трудом нацарапал пару фраз и сдался, решив заняться этим в более цивилизованных условиях. Он подумал, что не успел спросить Павла, как обстоят дела с мешком, который он сумел передать Федоту, когда понял, что за «военные» встречают их при въезде в поселок.

Мужик, не спрашивая ни о чем, сунул его под мешки с черемшей. Так что доллары Синяева он успел спасти, и, судя по всему, Федот их надежно спрятал, если бандиты ничего не узнали. Иначе вряд ли они бы так легко его отпустили…

Дмитрий вздохнул, представляя, что им с Пашкой придется еще пережить из-за этих долларов. Хорошо, если дело закончится одними объяснениями. И хотя они вернут государству полмиллиона долларов, в милиции нервы им всенепременно помотают основательно…

Каширский перевернулся на бок, потом сел и, не открывая глаз, что-то пробормотал.

Дмитрий спросил:

— Вы что-то сказали, Юрий Федорович?

Каширский открыл глаза и рассмеялся:

— Вспомнил вдруг историю одной средневековой битвы. Довольно известной. Там шансы у победителя тоже были поначалу весьма ничтожны. У Шекспира есть об этом. Я сейчас пытаюсь вспомнить. Конечно, у него масса неточностей в деталях, но общий дух он передал верно. Это звучит примерно так…

Он откашлялся и принялся декламировать, отведя руку с обкусанным мундштуком вправо и немного вверх:

Да, тот, кто этот день переживет, жить будет долго…

Каширский замялся, вспоминая. Потом махнул рукой.

— Забыл кое-что, но это не суть важно. Слушайте, Дима, дальше. — Он опять откашлялся и продолжал не с меньшим пафосом:

И, отвернув рукав, покажет свои шрамы и добавит:

«Ведь это день, когда я ранен был».

Забывчивы бывают старики, и он забудет все,

Лишь этот день все ярче будет в памяти сверкать

И подвиги, какие совершил тогда он…

Каширский вздохнул и, покачав головой, задумчиво закончил:

Нас мало, тех счастливцев, мало,

И братьями себя мы называем.

Он замолчал и спустя несколько минут спросил с улыбкой:

— Как вы считаете, Дима, Надежда Антоновна покажет детям и внукам свои шрамы?

— Я думаю, Юрий Федорович, что нашим детям и внукам тоже будет что послушать и посмотреть.