От неожиданности — в Швейцарию на лечение! — я чуть не расхохоталась. Крепко прижала ладони к лицу и удержалась от смешка. Женя свысока посмотрел было на меня, но, отвернувшись от всех, прыснул и сам… Совладав с собой, он вдруг тихо сказал:

— К тебе этот идёт… Аркадий. Алёна, ты как к нему?… Что-то он мне не нравится.

— Мне кажется, он коллекционер. Ты чуешь в нём бизнесмена — вот и реагируешь.

— Я сам бизнесмен, — недовольно сказал Женя, — но почему-то…

Он запнулся, а я, подавив улыбку, поспешно сказала:

— Если ты сейчас скажешь, что сам себе нравишься…

Он кашлянул и с ухмылкой потупился.

— Алёна, у меня вопрос, — сказал подошедший Аркадий. — Мы договаривались о покупке нескольких акварелей и одного карандашного рисунка. Что-то я не нахожу их.

— Увы нам, — развела я руками, — с ними случилось непоправимое.

— Подтверждаю, — сказал Женя.

— Ну-у… Ничего страшного, — задумчиво, словно самому себе, сказал Аркадий. — У меня просто появился новый выбор — надеюсь… Так что предложение остаётся в силе, как и приглашение в гости.

— Спасибо, — уже радостно сказал Женя.

Странное состояние неловкости оставалось: Аркадий явно ждал, что Женя нас оставит на время, а Женя уходить не собирался. А я… Впечатление нетерпения охватило меня: побыстрей уйти бы отсюда вообще. Впечатление — как будто позвали, но кто? И этот запах застоялой пыли буквально шибанул в нос… Положение, как ни странно, спас Константин Павлович, который, прихватив с собой Михаила, что-то непрерывно рассказывавшего ему, подошёл к нам.

Я наскоро представила Аркадия Константину Павловичу.

— Нам понравилось! — сообщил сияющий Михаил. — Нам всё очень понравилось — такая выставка получилась! Я уже почти всё это видел, но всё-таки не ожидал, что так здорово получится!

— Как долго будет продолжаться эта выставка? — спросил Константин Павлович, который уже как-то более мягко смотрел на меня. — Мне бы хотелось прийти сюда ещё раз, когда первые впечатления улягутся.

— Ещё две недели, — после паузы, в которую все промолчали, ответил Женя за всех сразу, потому что мог ответить и Михаил, бывший в курсе выставки и связанных с нею новостей, но тот загляделся на кого-то…

Мужчины вежливо заговорили об интересных экспонатах…

Я вдруг оглянулась. В помещении, полном посетителей, лёгкие паспарту с нашими рисунками внезапно покачнулись. По залу прошёл еле заметный, но чувствительный сквозняк, пронзительно обдавший свежими и сладкими запахами палой листвы и холодом обветренного асфальта… Облизав губы, пересохшие от зачастившего дыхания, я, стараясь рассмотреть между собеседниками вход в зал, радостно выдохнула:

— Костя!..

— Костя? — с недоумением спросил Константин Павлович. — Он ещё…

И осёкся, обернувшись.

В дверях нашего зала только что было пусто — казалось, только свет заходящего солнца играл на линолеуме за порогом. Костя появился внезапно — чёрная фигура на фоне заходящего солнца, чьи лучи стелились из окон основного зала. Правда, потом оказалось, что светило уже не солнце, а включённые к вечеру лампы, но это уже мелочь…

Не дожидаясь ничьей реакции, я быстро обогнула Аркадия и пошла к мужчине-Осени. Полетела — по линии его взгляда!

Порога он не переступил — заглянул и отпрянул, снова исчезнув. Я ещё по пути к нему испугалась так, что сердце захолонуло: он увидел мои рисунки, на которых мы вдвоём, — выставленными на всеобщее обозрение! А если он оскорбился тем, каким образом я спасаю нашу с Женькой выставку? О Вере-то, о её выходках я ещё ему ничего не рассказывала!.. Неужели обиделся?!

В дверях пусто — хоть я ещё и не добежала. Ушёл — скользнув взглядом по ближайшим рисункам? Испуганная, я помчалась уже изо всех сил… Вылетела из зала, схватившись, чтобы не упасть на резком повороте, за дверную ручку.

— Привет!