Осенние - Ульяна Каршева (2014)

Я ещё ошеломлённо глядела на этот выход, когда сильные руки быстро приподняли меня и поставили к двери в конце тупика. Лихорадочно оглаживая мои плечи, Константин принялся целовать меня, словно только что встретил… Словно только что думал, что я умерла, и не чаял уже увидеть живой, как вдруг… Да что с ним?! Пыталась оттолкнуть, пыталась вывернуться, сопротивлялась, как могла, возмущённо мычала — и расслабилась, покорилась, потому что… Разумом приняла, что так быстрей, а потом можно выяснить всё. А сердцем рвалась: не отпускай меня! Я дура, но я влюблённая дура! Мне хорошо с тобой! И ты так давно не целовал меня по-настоящему! Я задыхалась, когда он целовал мне шею, я сама вглядывалась в его глаза, такие близкие, но смутно видимые в плохом коридорном свете, я судорожно гладила его спину и погружала в его волосы пальцы, с наслаждением чувствуя его тепло и его жадное желание… И — замерли… В таком тесном объятии, что, казалось, разомкни его — весь мир кругом нас рухнет.

Медленно, мягко держа ладонь на его щеке, чуть отвела от себя его голову. Здесь, в полумраке, его лицо казалось похудевшим до скул, чуть не истощённым. Блеснули тёмные глаза. Он накрыл своей ладонью мою и снова, тоже медленно склонился к моему лицу. И застыл — дыхание в дыхание. Как будто чего-то ждал. А я всё не могла оторвать взгляда от его рта, искажённого тяжёлым, томительным чувством. Глупая мысль, засевшая в мозгах: как бы разгладить эту тягостную линию губ — вернуть им присущую ранее самоуверенность?…

Осторожно выпростала другую руку из его самого настоящего захвата и подняла её коснуться края его рта. Ласкаясь, он чуть повёл щекой по моим пальцам, не отводя от меня взгляда. Обняла его лицо ладонями и поцеловала сама, легонько коснулась его ждущих губ, чувствуя взбудораженное, горячее дыхание. Он не шевельнулся, и я точно так же, осторожно отстранилась, сама постепенно приходя в себя. И в изумлении опустила глаза оглядеться. Ну ладно… Пуговицы во всяком случае на месте, кажется. Но когда он успел подсадить меня на себя? И почему я не заметила, что мои ноги обвились вокруг его талии? А — ему не тяжело?

— Каким боком здесь Аркадий? — резко спросил он.

Переход от нежности был таким жёстким, что я сначала взбеленилась: какого чёрта он допрашивает меня, да ещё таким тоном! Но я всё ещё сидела на нём и смотрела в такие близкие тёмные глаза, в которых мелькали смутные блики плохого освещения из коридора. Собравшись с силами, чтобы не накричать на него или не гавкнуть в том же тоне, я сказала — хмуро (не собираюсь скрывать свои чувства!):

— Он подвёз меня из выставочного зала.

— Как… Как ты там оказалась?

Уже остыв, но всё ещё отчётливо чувствуя от него жаркое тепло, мягко кутающее меня, я вздохнула:

— Мы ездили с Женей смотреть, как расположены наши рисунки для выставки.

— С Женей… — повторил он глухо. — Почему ты мне раньше не сказала — про зал?

А до меня начало доходить. Я смотрела в эти самоуверенные тёмные глаза и прозревала. И чем дальше, тем больше хотелось сказать что-нибудь, что разозлит его.

— Ты думаешь… — медленно сказала я. — Думаешь, моя жизнь — это постоянное сидение дома? Дома — и работа, и отдых? Изредка вылазки в магазин? Ну извини… А выставочный зал… Мы бы с радостью поехали вместе с тобой — показать то, с чем выставляемся, но ведь ты вечно занят.

Он немигающе смотрел в мои глаза, и вдруг стало так неуютно, хоть я и не чувствовала себя виноватой. Наконец он задумчиво прикусил нижнюю губу — кажется, не замечая собственной сосредоточенности, а потом сказал:

— Интересная расстановка — «мы» и «с тобой».

— Ты ещё ко мне Мишку приревнуй! — выпалила я, завозившись в жёстком кольце его рук, чтобы встать на ноги. Замерла, почувствовав на затылке его ладонь. Отвлеклась на пару секунд, а он — уже спокойно, словно именно мой вопль привёл его в себя, — поцеловал меня в макушку и помог встать.