Дикарь - Данелла Хармон

Над одной из них смутно виднелся флагшток; полотнище флага, казалось, щелкало по черному своенравному небу при каждом порыве ветра, словно усмиряя его. Замок потрясал своим царственным величием. Джульет была ошеломлена, растеряна и вообще почувствовала себя здесь человеком из другого мира.

При мысли о встрече с герцогом она чуть было совсем не утратила присутствия духа. Огромный замок с собственным флагом, деревня, через которую они только что проехали, земельные угодья на многие мили вокруг — все это принадлежало одному человеку, который мог пожелать, а мог и не пожелать отнестись к ней благосклонно. В Бостоне мысль о том, чтобы поехать в Блэкхит и просить его о помощи, не вызывала у нее особого беспокойства. Но теперь, когда она своими глазами увидела все это пугающее величие, собственный поступок показался ей слишком дерзким. Хотя, с другой стороны, если бы судьба сложилась более счастливо, она стала бы членом этой семьи. Да и сам Чарльз просил ее поступить именно так.

Надо гнать прочь эти глупые мысли! Она в Англии, в семье Чарльза, и отступать теперь поздно. А что касается высоких каменных стен замка, которые приближались с каждым шагом, то их грозный вид почти заставил ее пожалеть о том, что она сюда приехала, — Джульет купила билет на судно, принадлежащее «лоялистам», когда началась массовая эвакуация после того, как месяц назад англичане оставили город.

«По правде говоря, и выбора у тебя не было никакого», — напомнила она себе. Ее отчим Закерайя еще в январе умер от пневмонии, и больше ей было некуда пойти.

Она была на подозрении как «лоялистка», поэтому в Бостоне ее жизни угрожала опасность. Как одинокая мать, отцом ребенка которой, по слухам, был ненавистный английский офицер, она подвергалась презрению, оскорблениям и угрозам. Хочешь не хочешь, а она была вынуждена сделать то, что сделала. Если не ради Чарльза, то ради его дочери «Крепись! Чарльз хотел, чтобы ты была сильной».

Они уже подошли к подножию каменной лестницы.

Дверь наверху, через которую внесли лорда Гарета, осталась открытой, и из нее на газон падал луч света. Деревянная дверь толщиной не менее двух футов была схвачена тяжелыми металлическими полосами, каждая из которых крепилась гвоздями с большой шляпкой. Перри, который, судя по всему, был здесь частым и желанным гостем, помог Джульет взойти по лестнице и провел мимо двух ливрейных лакеев, застывших по обе стороны двери, в огромный холл. Там она и остановилась, с изумлением разглядывая сводчатый потолок, украшенный лепниной, высота которого достигала высоты двухэтажного дома. Помещение было так велико, что небольшой домишко, в котором они с отчимом жили в Бостоне, мог без труда уместиться здесь целиком.

— Подождите тут, — сказал Перри и умчался, следуя по дорожке, оставленной капельками крови на блестящем мраморном полу. Распахнув несколько дверей, он исчез за одной из них, перед которой кровяная дорожка обрывалась.

Джульет осталась одна.

— Гарет! Черт тебя побери, старина, только не умирай! Хью поскакал за доктором, он вернется с минуты на минуту. Держись, только держись!

Пока друзья тащили его по каменным переходам и коридорам Блэкхита, Гарет проклинал всех святых, самого дьявола и вовсю костерил своих приятелей, суетившихся вокруг него из самых лучших побуждений. Каждая внезапная остановка, каждый крутой поворот причиняли ему невыносимую боль. Он стиснул зубы и прижал руку к ране в боку. Его взгляд сквозь полуопущенные веки выхватывал то свечи в подсвечниках, бросающие на стены оранжевые отсветы, то испуганное лицо какой-то служанки, то портреты на стене западного коридора — все это время от времени застилала сероватая дымка, но он храбро старался не терять сознания.

Чилкот неожиданно запнулся, и боль сразу же вернула Гарета к реальности: ему показалось, что у него сломался позвоночник.