Я была первой - Катрин Панколь (2001)

Мы послушно семенили за ней, такие же серые муравьи, упорные и старательные, с тем же механи­ческим упрямством день за днем вспахивающими ту же борозду, вызывающие в ней лишь злобу и презрение. Она не испытывала ни малейшей жалос­ти к маленькими человечкам, так сильно на нее по­хожим, высмеивала их за то, что они недостаточно преуспели, не стали самыми первыми, лучшими из лучших. Она ссорилась с братьями и сестрами, ко­торые довольствовались своим маленьким садом, своим насущным хлебом, разносила в пух и прах коллег, всякое упоминание о коих неизменно сопро­вождалось высокомерным притворно-сочувствен­ным взглядом. Она с нескрываемым презрением го­ворила об их мужьях и детях, о четырехкомнатных квартирках в дешевом пригороде и подержанных семейных автомобилях. Она ходила к ним в гости с единственной целью: лишний раз убедиться в соб­ственном превосходстве. Ей не было равных в бла­городстве, уме, красоте и, главное, в честолюбии.

Мы во всем старались подражать матери. Дома мы не разговаривали, а ругались, не играли, а скан­далили. Так у нас было принято. Спасение могло прийти только извне, а семейный очаг был ареной для предательств, сведения счетов, споров и нерв­ных срывов.

– Может быть, поэтому близкие отношения да­ются мне с таким трудом, поэтому я так свирепо за­щищаюсь, когда кто-то пытается ко мне подсту­питься… Мне непросто представить, что другой человек может желать мне добра, я инстинктивно съеживаюсь и выпускаю шипы.

Я тебе специально это рассказываю, чтобы ты понял как со мной обращаться. Это уже начало бли­зости, – замечаю я, – до тебя я никому ничего тако­го не рассказывала.

Мы заходим в кафе-кондитерскую. Я застываю в нерешительности перед тележкой, на которой свер­кают и переливаются всевозможные сласти: мин­дальные пирожные, хрустящие круглые печенья, кремовые рожки, тирамису, фруктовое желе. Ты подзываешь хозяйку и объясняешь ей, что мы хо­тим попробовать все, что у них есть, требуешь, что­бы она принесла несколько тарелок, несколько ло­жечек, чтобы придвинула еще один стол или даже несколько. Она смотрит на тебя с удивлением. Ты начинаешь нервничать, еще раз повторяешь свою просьбу тоном, не терпящим возражений. Она быс­тро выполняет все, что ты просил.

– А у вас в семье было по-другому?

Ты задумываешься, стоит ли отвечать, пытаешь­ся от меня отмахнуться.

– У нас была самая обычная семья… Родители уделяли мне много внимания, особенно мать. Я был единственным ребенком.

– Твоя мать, она какая?

– Как все матери. Мне нечего тебе рассказать. Я плохо помню свое детство. И вообще, я не хочу об этом говорить…

– Почему?

– Потому что это совершенно не интересно…

– Детство не бывает неинтересным…. – Бывает. Давай сменим тему.

Ты говоришь со мною тем же категоричным то­ном, что и с официанткой. Я замолкаю. Я ничего о те­бе не знаю. Я открываю было рот, чтобы задать новый вопрос, но ты не даешь мне ничего сказать. Ты реши­тельно протягиваешь руку и закрываешь мои губы, тем самым мешая мне говорить, дышать, двигать го­ловой. Ты заключаешь меня в свою теплую ладонь, не позволяя даже пошевелиться.

– Теперь моя семья – это только ты. Я хочу жить с тобой всю жизнь, жениться на тебе. Я буду зани­маться тобой и только тобой, угадывать каждую твою прихоть… Ты самое дорогое, что у меня есть. Ты моя женщина, мое божество, моя рабыня, мое дитя. Вся наша жизнь будет одной бесконечной но­чью, полной блаженства. Ты еще не знаешь, что те­бя ожидает… Готовься к худшему, лучше которого ничего не бывает.