Я была первой - Катрин Панколь (2001)

Твой взгляд обращен ко мне, он забрасывает ме­ня вопросами. – Зачем ты это сделала? – недоумева­ет он. – Ведь все, что я сказал тогда в кафе, не было для тебя открытием. Почему ты отвергла слова, ко­торые сама нашептываешь мне в безнаказанности наших ночей, которых требуешь, протягивая ко мне руки и ноги? Почему ты позволяешь своему телу го­ворить то, чего не хочешь услышать из моих уст?

Я сижу к тебе спиной, но слышу все, что говорит мне твой взгляд.

Сидя к тебе спиной в полной тишине, я слышу все, что ты хочешь сказать.

Сидя к тебе спиной в полной тишине, я горю же­ланием прижаться к тебе сильнее.

Когда мы застыли на тротуаре у моего дома, стиснув друг друга в объятиях, я, по сути, все тебе сказала. Я с такой силой бросилась тебе на шею, что ты слегка попятился, чтобы принять тяжелую но­шу. Эти несколько дней без тебя висели на мне не­подъемным грузом, и я была счастлива скинуть его с плеч, переложить на тебя, чтобы, обняв, ты помог мне окончательно забыться.

Вот он, долгожданный причал. И я с глубоким благоговением вручила тебе свои чемоданы и свою душу, ощущая как мучительные сомнения и каверз­ные вопросы разрешаются сами собой в крепких и жарких мужских объятиях. С тобою я обнажена до предела. Одним твердым и ловким движением ты принимал в объятия все мое существо. Ты любил меня целиком со всеми моими особенностями, де­лая меня цельной и особенной. Мне нечего было от тебя скрывать, нечего было стыдиться, ибо ты знал обо мне все и, глядя на меня, вдыхал в меня жизнь.

Без твоего жгучего чуткого взгляда, без твоих сильных и нежных рук я не могу ходить, не могу го­ворить, не могу творить. Я живу, запинаясь, как ре­бенок, который учится читать.

Указательным пальцем в шерстяной перчатке я пишу на запотевшем стекле: «Я без тебя не могу».

Ты протягиваешь руку, привлекаешь меня к се­бе, гладишь по волосам, сжимаешь так сильно, что на меня давят пуговицы твоей куртки. Откинув го­лову назад, ты заливаешься глубоким торжествую­щим смехом.

Мы на полной скорости мчимся по загородной трассе. Деревья почтительно склоняются вниз, позволяя нам проскользнуть под своим тонким зимним сводом.

Мы молчим.

«Я не буду с тобой говорить, я буду думать о тебе, в одиночестве борясь с бессонницей.

Я буду ждать: я уверен, что встречу тебя вновь.

Я все сделаю, чтобы не потерять тебя.»

Walt Whitman[23], «To a Stranger», Leaves of grass

Маленький домик на берегу моря, посаженный на скалу из белого ракушечника с красными пятна­ми глины. Крики прожорливых чаек, парящих над головой. Волны хлещут по валунам и с грохотом от­катываются назад. Ветер яростным свистом окружа­ет дом, наполняя меня тобой. Здесь, в полной тиши­не, мы попытаемся докопаться до сути, не доверяя словам, которые, будто маленькие задаваки, готовы разрушить все самое сокровенное.

Слова бессмысленны, неуклюжи и грубы. Они тщетно пытаются забраться под своды нашего хра­ма и, подобно заржавленным водосточным трубам, извергают глухие скрипучие звуки. Полная тишина и единение наших тел – вот все, что нам нужно, это наше зачарованное царство, недоступное врагу.

– Шш… шш… – Тихо шепчешь ты, когда наши те­ла в порыве страсти вырываются из плена языка, чтобы воспарить над словами, над всем, что могут выразить слова. В полной тишине слышно как твоя кожа трется о мою, как капельки пота с твоей кожи перетекают на мою, как твой язык слизывает их одну за другой, поднимается к уху и без конца повторяет:

– Шш… Шш…

– Шш… шш.., – и опустившись на колени между моих ног, ты избавляешь мое тело от живительной влаги, фонтаном бьющей на границе твоей и моей плоти, в порыве неутолимой жажды, находящей все новые и новые горячие ключи к потаенным уголкам наших изумленных тел.